В тот раз она сказала Фелисити, что ей некуда идти, и Фелисити, поначалу решительно отвергавшая чистую правду, заключавшуюся в том, что никто в Торнхеме не любил Белл, предложила ей бесплатно жить в коттедже столько, сколько потребуется. Белл кивнула и поблагодарила в своей лаконичной манере — она умела представить дело так, словно благодарить особенно не за что.
— А что мне делать с кровью? — спросила она.
Фелисити едва не вскрикнула и прижала ладонь к губам. Джереми смотрел на Белл широко раскрытыми глазами, приоткрыв рот.
— Полиция обо всем позаботится, — сказал Эсмонд. — Оставьте это им.
Я уже говорила, что в следующий раз увидела Белл через два года. Эльза рассказывала, что у Белл не осталось родственников, которые могли бы ее приютить. Родители умерли. Профессии у нее не было, и она ничего не умела делать; с девятнадцати лет она делила с Сайласом его бедность и жилье, которое ему удавалось снять, — коттедж, а скорее, лачугу в поместье на Шотландском нагорье, комнату на юге Лондона, чердак каретного сарая в Лейтонстоуне и, наконец, коттедж, принадлежавший семье Тиннессе. Унаследовав дом отца Сайласа, Белл уехала из Торнхема и сначала поселилась в этом доме, а потом продала его и стала жить на скудный доход от вырученной суммы. Ее орбита больше не пересекалась с орбитами Эсмонда и Фелисити, а также их спутников, Эльзы и Паулы, и она надолго затерялась среди галактик, образованных молодежью Лондона в конце 1960-х.
Пока я жду телефонного звонка, мне начинает казаться, что позвонить может сама Белл. Вот раздастся звонок, я услышу в трубке голос, но не Фелисити, который с нетерпением жду, а Белл, что станет гораздо более ценным подарком. В минуты нервного напряжения я всегда разговариваю сама с собой — естественно, если рядом никого нет. Интересно, все люди так делают? Вы тоже?
— Ты с ума сошла? — громко говорю я. — Это безумие — так волноваться и так ждать. Чего ты хочешь, что тебе нужно после стольких лет, когда ты уже все пережила и все знаешь? С ума сошла?
На этом все дело и заканчивается. Безумие — не тот предмет, о котором в нашей семье можно рассуждать легко и беззаботно: помимо всего прочего, мы наследуем и безумие, шизоидные галлюцинации, связанные с нашей болезнью. Я больше не развиваю эту мысль, а когда раздается звонок — поздно вечером, слишком поздно для телефонных звонков, слишком поздно для Фелисити, — неожиданно чувствую облегчение.
6
Приверженцы теории Юнга считают, что из всех персонажей, которые являются нам во сне, безошибочно идентифицировать можно только одного — самого себя. Когда я впервые прочла об этом, моей первой реакцией стало яростное отрицание — разве я не видела во сне Белл? И Козетту, и даже — один или два раза — Марка? Но потом поняла, что на самом деле это не они, а отдельные фрагменты, отображавшие определенные стороны личности этих людей, зачастую искаженные, превратившиеся в неизвестных персонажей, полузабытых друзей или даже животных. Удивляться не стоит, особенно если учесть, как мало мы знаем о наших близких, однако воспринимать все это желательно как предупреждение: не следует торопиться с предположениями относительно характера других людей или хвастаться знанием человеческой души.
Так что прошлой ночью мне снилась не Фелисити, а кто-то другой, выглядевший и разговаривавший, как Фелисити, причем снилась не очень долго; она привела меня в серый сад на Аркэнджел-плейс, повернула ко мне изменившееся лицо, принадлежавшее человеку, имени которого я не могла назвать, но который имел какое-то отношение к тем временам, причем мне было трудно понять, кому принадлежало это лицо, мужчине или женщине. Прежде чем спуститься в сад, мы вместе были в «Доме с лестницей», и Фелисисти взяла со стола Козетты листы с отпечатанными вопросами викторины, одни нетронутые, другие наполовину заполненные. Фелисити произнесла фразу, которая никогда не звучала наяву — иначе я бы ее запомнила: «Та женщина полная дура. Она сказала, что хорея Хантингтона — географическое название. Наверное, думает, что островки Лангерганса[28] находятся поблизости от ее берегов».