Редеем мы. Но выстоять нам надо.
Уже встает, уже шумит подлесок,
Поддерживая нас и подпирая,
Вершинами вытягиваясь к солнцу,
По-своему шумит…
1956–1957
Иван-чай
Он розов, он лилов, он фиолетов,
Метельчатый, высокий иван-чай.
…Не спрашивай, не жди моих ответов,
Моей глухой тоски не примечай.
Он пахнет медом, сенокосным зноем.
Войди в него, слегка пошевели —
И зашумят над иван-чаем роем
Встревоженные пчелы и шмели.
Кукушка закукует на опушке,
Надеждой вечной сердце веселя.
Здесь в капонирах били наши пушки,
Горели камни, плавилась земля.
Душа моя, в тоске не будь немою.
У памяти прощенья не моли!
Окопы зарастают над Невою —
Здесь полегли товарищи мои.
Давно истлели звезды из фанеры,
Осыпались могильные холмы.
Живые — мертвым, верные без меры,
Своею жизнью присягаем мы.
А жизнь летит? И ветерок, качая,
Сдувает вниз, к сплетенью корневищ,
Лиловые метели иван-чая,
Печального растенья пепелищ.
1956–1957
Стихи о необходимости
На тихих клумбах Трептов-парка
Могил в торжественном покое
Давно горят светло и ярко
Пионы, астры и левкои.
И за судьбу земли спокоен,
Ее простор обозревая,
Стоит под солнцем русский воин,
Ребенка к сердцу прижимая.
Он родом из Орла иль Вятки,
А вся земля его тревожит.
Его в России ждут солдатки,
А он с поста сойти не может.
1958
Ода буксирам
На сыром ветру линяют флаги,
Низкие темнеют корпуса.
Я люблю вас, моря работяги,
Различаю ваши голоса,
Хриплую, скупую перекличку.
Наблюдаю деловую стать,
Старую рабочую привычку —
Никогда на месте не стоять.
Отдыхать вам некогда! Довольно
Дела в шторм и в голубиный штиль,
Это знают пристани Стокгольма,
Копенгаген, Генуя и Киль.
День и ночь бессменны ваши вахты.
И в портах стоящие вокруг
Белоручки лайнеры и яхты
Без усилий ваших — как без рук.
Вы мне однокашники и други,
Спутники поэзии моей,
Грубые от соли и натуги,
Добрые работники морей.
1958
«Я жизнь свою в деревне встретил…»
Д. Хренкову
Я жизнь свою в деревне встретил,
Среди ее простых людей.
Но больше всех на белом свете
Любил мальчишкой лошадей.
Все дело в том, что в мире голом
Слепых страстей, обидных слез
Я не за мамкиным подолом,
А без семьи на свете рос.
Я не погиб в людской остуде,
Что зимней лютости лютей.
Меня в тепле согрели люди
Добрей крестьянских лошадей.
Я им до гроба благодарен
Всей жизнью на своем пути.
Я рос. Настало время, парень,
Солдатом в армию идти.
Как на коне рожденный вроде,
Крещен присягой боевой,
Я начал службу в конном взводе
Связным в разведке полковой.
И конь — огонь! Стоит — ни с места.
Или галопом — без удил.
Я Дульцинею, как невесту,
В полку на выводку водил.
Я отдавал ей хлеб и сахар,
Я был ей верного верней.
Сам командир стоял и ахал
И удивлялся перед ней.
Но трубы подняли тревогу,
Полночный обрывая сон.
На север, в дальнюю дорогу,
Ушел армейский эшелон.
А там, в сугробах цепенея,
Мороз скрипел, как паровоз,
И что поделать! Дульцинея
Ожеребилась в тот мороз.
Заржала скорбно, тонко-тонко
Под грохот пушек и мортир.
И мне: «Не мучай жеребенка…» —
Сказал, не глядя, командир.
Я жеребенка свел за пойму
Через бревенчатый настил.
И прямо полную обойму,
Как в свою душу, запустил.
Стучали зубы костью о кость.
Была в испарине спина.
Был первый бой. Была жестокость.
Тупая ночь души. Война.