Но в четкой памяти запали:
Мороз, заснеженный лесок
И жеребенок, что за палец
Тянул меня, как за сосок.
1959
«Дебаркадер да базар…»
Дебаркадер да базар,
Яблоки моченые,
Деревянный тротуар,
Каблуки точеные.
Все черемухи в дыму
Над речными плесами.
Пароход на Кострому,
Чайки за колесами.
Много весен утекло
Полноводной Волгою.
Было грустно и светло
Той дорогой долгою.
Вечер мой который раз
Одиноко тянется.
Почему-то вспомнил вас,
И глаза туманятся.
Будто снова от реки,
Новые, с колодочки,
Простучали каблуки,
Лаковые лодочки.
1959
«Полуночный лес…»
И. С. Соколову-Микитову
Полуночный лес.
И теченье речное
Качает небес
Отраженье ночное.
На старом прогоне
Болотной тропою
Усталые кони
Идут к водопою,
И фыркают ноздри,
И волны — кругами,
Полночные звезды
Горят над лугами.
И звезды дробятся
На волнах, как блюдца,
И можно добраться
До них, дотянуться.
Здесь звезды ручные
И небо ручное,
Раздолье речное,
Костер и ночное.
1959
«Я над своей задумался судьбой…»
Я над своей задумался судьбой:
И радости припомнил, и тревоги.
Судьба меня вела из боя в бой —
Другой, наверно, не было дороги.
Другой дороги не было и нет.
Ищи другую, как иголку в сене.
Ракетами разорванный рассвет,
И хлеб, и песня поровну со всеми.
Поземка сзади заметала кровь.
Вполнеба — сполох, и луны осколок.
Костры горели, и домашний кров
Был, как любовь, желанен и недолог.
Я был твоим. Я был самим собой.
Святое слово «родина» — с собою.
Ее судьба была моей судьбой,
Как хлеб и песня, как команда:
«К бою!»
Воспоминанья прошлого пестры.
Но ярче перед новыми мостами
Горят, горят походные костры,
И мир согрет походными кострами.
Они для всех. Они недалеки.
Ценой моей тревоги и разлуки
Навстречу дню в ночи материки
Над океаном простирают руки.
1960
Подземный пожар
К. Коничеву
Июль был жарок, как Сахара.
В жаре, без водного пайка,
Как бы в предчувствии пожара,
Желтела старая тайга.
И он возник. В глуши, проворный,
Пошел хозяйствовать огонь.
Клубился дым густой и черный,
Ползла удушливая вонь.
Лес задыхался в том угаре,
Охвачен огненной волной.
Но, как спасение, ударил
По лесу ливень проливной.
Единоборствуя с пожаром,
Хлестал, открытый и нагой.
Шипя, дымился белым паром
Под мокрым мохом перегной.
Огонь, казалось, стал покорней,
Но, распаляясь — месть за месть,
Он в рыжий торф ушел под корни,
Ушел и след сумел заместь.
И там пошла его работа,
Непоправимая беда.
И закоробилось болото,
Как на углях сковорода.
И сосны, вздрагивая редко,
Не в силах вынести жары,
Текли смолой, роняли ветки
И вылезали из коры.
Огонь не выбрался наружу,
Не заметался, как петух,
И сам себя не обнаружил,
Он сделал дело и потух.
В золу забился, в пепел стертый,
Кольцом свернулся и исчез.
Потом я видел этот мертвый,
Безрукий, прокаженный лес.
Ни птичьим свистом, ни трубою
Не оглашалась эта тишь.
…Какая почва под тобою?
Поосторожнее… Сгоришь!
1961
Письмо
Траве расти, и женщинам рожать.
И соловьям свистеть рассветной ранью.
Пройдет вся жизнь моя, а я все буду ждать
Своих друзей, оставленных за гранью
Слепых огней и вечной тишины,
Откуда нет моим друзьям возврата.
Но наши души не разобщены, —
И мертвый брат живого кличет брата.
О, соловьиный щелк на утренней заре,
Свист пеночки в черемуховой дрожи!
Окопный дым — и вся земля в золе.
Два сердца. Две любви, как две росинки, схожи.
Нет, не тоска! Немая песнь души,
Живых и невозвратных связь живая.
На перекличку дружества спеши,
Моей души любовь сторожевая.
Я боль тревоги до конца несу,
Чтоб никогда и никакая сила
Июньскую тишайшую росу
В черемухе цветущей не спалила.