Генри Лайон Олди
Дракон и Карп
Книга 2
Сто страшных историй
Если рождённым в моей стране, после обретения мною состояния Будды, доведётся услышать хотя бы самое имя зла, пусть я не достигну наивысшего Просветления.
Повесть о голодном сыне и сытой матери
Сказал Будда Шакьямуни:
«Не думай легкомысленно о зле: „Оно не придёт ко мне“. Ведь и кувшин наполняется от падения капель. Глупый наполняется злом, даже понемногу накапливая его».
И ещё сказал Будда:
«Если рука не ранена, можно нести яд в руке. Яд не повредит не имеющему ран. Кто сам не делает зла, не подвержен злу».
И ещё:
«Ни на небе, ни среди океана, ни в горной расселине, если в неё проникнуть, не найдётся такого места на земле, где бы живущий избавился от последствий злых дел».
Глава первая
Что это ещё за капризы?
1
Найду и съем
Молодая луна сияла обоюдоострой улыбкой.
Сияла? — скалилась.
В улыбке крылось целое богатство смыслов: угроза, тайна, предвкушение. Так могла бы улыбаться, выглядывая из мрака, вечно юная красотка-кицунэ[1], карауля незадачливого любовника, чтобы низвергнуть его в пучину гибельной страсти. Ночь призраков и влюблённых, злоумышленников и демонов набросила на Акаяму покрывало из чёрной парчи. Острые ножи лунного света наискось вспарывали ткань, превращая улицы в серебристые разрезы с угольной кромкой.
Впрочем, здесь, на северной окраине города, дома торчали как попало, россыпью кривых зубов во рту забулдыги, а улицы с переулками представляли собой такую невообразимую мешанину, что в ней путался даже лунный свет. Прямые линии? Ровные ряды зданий, как предписано уложениями по градостроительству? Ночь и луна превратили квартал в хаотичное нагромождение светлых пятен и тёмных провалов, отчего с высоты окраина походила на дельту реки, текущей жидкой тушью, с множеством бумажных островков.
Квартал спал, погружён в тишину, как в стоячую воду. Если демоны или воры и вершили свои тайные дела, то происходило это в другом месте. Лишь колокол в отдалении пробил Час Быка[2], да чей-то пёс встрепенулся спросонья во дворе. Залаял, взрыкивая и подвывая:
«Сторрррожу-у-у! Только суньтесь! Всех поррррву-у-у!»
Соседские псы не остались в долгу. Понеслась по кварталу лихая перекличка:
«Не спим! Бдим! И я тоже! И я!»
Привыкшие к собачьему гвалту хозяева всхрапывали и ворочались во сне. Из одного жилища грянула брань, из другого — обещание выбить дурь из глупой псины. Исполнить угрозы никто не спешил. Лай улёгся, сошёл на нет — так разглаживается поверхность пруда, растревоженная случайным порывом ветра. Лишь где-то с упрямством, достойным лучшего применения, продолжал бубнить недовольный голос:
— Куда? Куда спрятал?
Тишина, вновь затопившая квартал, подступила к стенам дома, из которого неслись вопросы. Пожелала влиться, воцариться; не смогла. Казалось, сам дом сопротивлялся ей: кряхтел, постанывал. Под полом скреблась мышь, с крыши сыпался мелкий сор — и вторило уютным житейским звукам хриплое ворчание:
— Куда спрятал, а? Найду! Всё равно найду…
Голос прервался. Послышался хруст, и следом — довольное чавканье. Довольное? Ну, не очень-то. В чавканье, как перед тем в ворчании, занозой пряталось, зудело и кололось раздражение, готовое перерасти в глухую злобу.
Жалобно застонал пол под тяжелыми шагами. Кто-то бродил по дому, нимало не заботясь о производимом шуме. Любопытная луна сунулась в окно, к счастью, не завешенное шторами из бамбуковых планок. По комнате, спотыкаясь, ходил человек: вздыхал, жевал, плямкал губами. Сунулся в дальний угол, растворился во тьме. Возник опять: чёрно-белая мозаика из теней и бликов. У любого зарябило бы в глазах, а там, глядишь, возникли бы скверные подозрения: да человек ли это?
Беспокойное существо замерло посреди комнаты, купаясь в потоках света, льющегося из окна. Сложилась единая картина: грубоватые черты лица, распатланные волосы, складки мятой одежды. Пальцы рук беспрестанно шевелятся, босые ступни переступают на месте, будто мёрзнут…
Человек, точно. У призраков, как известно, нет ног.
Тень, которую человек отбрасывал на стену, горбилась, несмотря на то, что хозяин тени стоял прямо. Глянешь на него: мужчина за тридцать. Глянешь на тень: старик? старуха?