Меня даже повело в сторону, к краю дорожки, и я с трудом выровнял шаг.
Дождь шелестел по моему зонту, шляпам Широно и Асами, листьям и цветам. В каждом случае шелест был разный, его оттенки складывались в мелодию покоя и умиротворения. Удивительное дело, но здесь, в обители скорби, уныние, нависшее над Акаямой, без боя уступало место иному настроению. Во владениях смерти — свои правила, отличные от правил мира живых.
Сейчас я был даже рад этому.
Раскрывшиеся венчики лилий с желтоватыми сердцевинами, покрытые слезинками дождя, походили на высыпавших на сушу бледных морских звёзд. Некстати вспомнилась хиганбана, чей запах вёл жертв в сети мстительного духа, а в итоге к гибели. Хиганбана ведь тоже лилия, только паучья. Кладбищенский цветок. Но нет, багровых цветов с длинными «ресницами», зловещих и прекрасных, нигде видно не было.
Я тихо порадовался ещё раз.
— Пришли, господин. Вот её могила.
От входа мы успели отойти всего ничего — и сотни шагов не наберётся. Сбрызнутые небесной влагой белые погребальные покровы остались позади, воздух почти очистился от тяжелого аромата. Обычная мокрая земля, сочная зелень травы.
Надгробия.
Здесь хоронили людей скромного достатка. Никакой роскоши, каменных оград, величественных надгробий. Плиты, невысокие столбики из камня или дерева с вырезанными на них отрывками из молитв и святых сутр. Таблички с посмертными именами. Кое-где — старые кладбищенские фонари. Из-под покрывавшего их мха проглядывал серый выщербленный камень.
Могила Котонэ выглядела свежей, что и неудивительно: всего месяц прошёл. Холмик, плита. Столбик мне по колено. А что ещё я ожидал увидеть?
Почему мне кажется, что чего-то не хватает?
— Когда она утонула?
Я в упор посмотрел на Асами. Женщина мгновенно потупилась. Хорошо хоть, на колени не упала.
— Месяц назад, — произнесла Асами едва слышно.
Слова горшечника подтверждались.
— Её похоронили как положено?
— Да, господин.
— Священник? Молитвы? Похоронный обряд?
— Да, господин. Священник прочел молитвы, провёл обряд. Мой муж плакал.
Я снова уставился на могилу — будто надеялся, что из-под земли прозвучит ответ: чего именно здесь не хватает? Духи способны говорить с живыми (способны, я знаю!), но тут нет никого, кто мог бы мне ответить. Под холмиком покоится безмолвный и бездушный прах, а дух Котонэ пребывает в теле её сына.
Я огляделся по сторонам. Приметил в отдалении за деревьями небольшой храм, какие есть почти при каждом кладбище. Разглядел загнутые коньки крыши цвета мокрой глины, ступени, ведущие ко входу. Со стороны храма, пробиваясь сквозь ровный гул дождя, долетало журчание ручья.
Ну, храм, ну ручей. Чем мне это поможет?
Я в третий раз глянул на могилу. Постоял, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль. Не поймал.
— Я увидел всё, что хотел. Возвращаемся.
Вертлявая мысль, едва я перестал её ловить, сама явилась ко мне, когда мы вернулись к воротам кладбища.
Табличка с посмертным именем. Таблички на могиле не было. Точно, не было. Почему? Спросить у Асами? Без толку. Она не знает ответа, а если и знает, не скажет.
— Мерзавец! Голову мне морочить вздумал?!
Ухватив тщедушного перерожденца за грудки, я с маху приложил его спиной об забор. В заборе что-то жалобно хрустнуло. Или это в спине? В спине — даже лучше.
— Когда тебя утопили?! Отвечай!
Разносчик поперхнулся: когда я на него набросился, он, как обычно, что-то жевал. Глаза Мэмору вылезли из орбит, лицо обрело цвет панциря варёного краба. Перерожденец отчаянно закашлялся — сотрясаясь всем телом, перхая горлом, отплевываясь. Я поспешил отстраниться — для общего блага. Если он меня заплюет, я ему, паршивцу, все кости переломаю!
Расторговался Мэмору раньше обычного: когда мы вернулись с кладбища, он был уже во дворе, проверял коптильню. Едва я увидел его, как у меня от голода живот свело и кишки узлами завязались. Сейчас бы кожаную подошву съел! Может, у этого прохвоста ещё остался тофу?..
Теперь понятно, почему он так быстро управился. Если и с другими людьми рядом с Мэмору происходит то же самое — это настоящий дар будды для разносчика! Кто его ни увидит — бегом бежит, еду покупает! Полкорзины, не меньше. В три-четыре двора зашёл, пару прохожих встретил — вот и с барышом.