Через Симферополь мы проскочили, не останавливаясь, — хотели пораньше добраться до Севастополя.
Вот и знакомые, десятки раз изъезженные места. Скоро откроется бухта и будет виден Севастополь. Все кажется прежним. Только не видно больше туристских «ЗИСов» и «линкольнов» и иногда снуют по дороге окрашенные в цвет хаки военные «эмки».
В Севастополе поехали прямо в штаб флота, к начальнику политуправления. Нас принял его заместитель бригадный комиссар Ткаченко.
Там же у него сидел еще один бригадный комиссар — Азаров, который сказал, что он только вчера сюда прибыл. Он понравился мне какой-то особенно хорошей улыбкой, мягкостью. Мне показалось, что он внешне чем-то очень похож на покойного Щукина, а через него — чуть-чуть на Ленина.
Бригадные комиссары сказали, что военных судов на Одессу пока не предвидится, но завтра утром туда, очевидно, пойдет один тральщик, и послали нас к комиссару штаба Штейнбергу, который обещал все сделать.
Мы пошли из штаба в Дом флота, в котором расположился театр Черноморского флота. С актерами этого театра у меня было еще старое знакомство. Когда-то до войны они репетировали мою «Обыкновенную историю» и сейчас узнали меня и радостно встретили. Начальник Дома флота батальонный комиссар Шпилевой, впоследствии, по-моему, комиссар морского полка,70 обещал устроить нас переночевать.
После этого, не теряя времени, пошли на Графскую пристань посмотреть на чудесную Севастопольскую бухту. Наглядевшись, решили искупаться. Купались около знаменитого севастопольского орла. Недалеко от него в край набережной ударила бомба и осколками побило постамент колонны. А вообще слухи о бомбежках Севастополя, верней о их результатах, оказались сильно преувеличенными. В городе все было цело. Немцам почти ничего не удалось разбомбить, кроме нескольких домов на окраине, куда попала одна из торпед. Правда, в порту суда двигались осторожно — там были набросаны немцами магнитные мины, и их вылавливали по новому английскому способу.
Выкупавшись, пошли в редакцию «Красного черноморца». Там оказалось много знакомого народу. Панченко, Гайдовский, Лева Длигач — толстый, веселый; полосатая тельняшка, заправленная в широченные клеши, болтающийся сзади наган делали из него настоящего боцмана. Здесь же был и Ян Сашин. Как сильно война меняет людей. Он всегда был милым парнем, но, когда мы учились с ним в институте, я его почему-то не очень любил. Может быть, за излишнюю любовь к остротам, за эстрадные повадочки, за какую-то подчеркнутую инфантильную неприспособленность к жизни. Вот уж кого трудно было представить себе на войне. И вдруг я увидел здесь, в Севастополе, симпатичного подтянутого морячка, который, по общим отзывам, отлично, весело, безотказно работал в газете и только что вернулся из каких-то тяжелых мест, кажется из-под Очакова.
Яша Халип был расстроен, что у него, так же как у меня, какие-то не такие противогазы, какие носят здесь, в Севастополе. Наши противогазы были тощие, чахлые, а здесь у ребят из морской редакции это были солидные, плотно набитые парусиновые сумки. Приглядевшись к этим сумкам, он наконец обратился к Леве Дли гачу с просьбой, чтобы тот показал, какой системы у них в Севастополе противогазы. Длигач расстегнул свой противогаз и выяснилось, что устройство его весьма простое. Так как в Севастополе ношение противогазов было строго обязательно, то догадливые морячки из редакции превратили их в склад необходимого имущества. В «новую систему» противогазов входили, кроме их старого содержимого, еще одна-две книжки для чтения, мыло, полотенце и некоторые другие предметы мужского обихода — бритвы, кисточки для бритья, а у некоторых — очешники. Мы посмеялись над этим, потом Халип пошел спать, а я еще долго сидел с ребятами и пил крепкий и душистый чай.
Утром комиссар штаба, как и обещал, устроил нас на тральщик, стоявший у одного из севастопольских причалов. Там мы временно распрощались с Демьяновым, пристроив его в гараж Дома Морского флота.
Демьянов бушевал, не хотел оставаться, требовал, чтобы мы взяли его с собой в Одессу. Он еще долго маячил с машиной на причале, прежде чем уехать.
Насчет Одессы слухи были туманные. Говорили, что там положение серьезное, но подробности объяснять нам не стали. Тральщик был только что превращен в судно военно-морского флота, и на нем еще была целиком гражданская команда, в том числе произведенный в младшие лейтенанты флота капитан — симпатичный парень, в свое время ходивший на наших торговых судах в Испанию и державший себя теперь, получив военное звание, довольно сурово. На судне еще оставались гражданские порядки, но оно считалось уже военным.