— Моя мама отдала меня человеку, который разговаривает с призраками! — сказала я ему.
— Боже, удивляюсь, что ты не стала еще более чокнутой, чем есть!
Мы расхохотались, но я почувствовала легкую неловкость, смеясь над тем, что когда-то причиняло мне такую боль.
— Моя добрая старушка, — добавила я, — это квинтэссенция социального работника, погруженного в думы о благе человечества и совершенно наплевавшего на собственный дом. Она охотнее запишется к маникюрше, чем хоть пальцем пошевелит, чтобы помочь своим детям. К вопросу о фальши! И не то, чтобы у нее была какая-то патология, но, знаешь ли…
А Саймон тут же вставил:
— Да уж, даже легкое пренебрежение может оставить глубокую рану в душе.
И его слова точно отразили мои невысказанные мысли. А потом он окончательно покорил мое сердце, добавив:
— Может, благодаря этому недостатку внимания ты и стала такой сильной…
Я охотно кивнула.
Он продолжал:
— Я подумал об этом, потому что моя подруга Эльза, ты знаешь, потеряла родителей, когда была совсем крошкой. Так вот, к вопросу о сильных личностях — это что-то!..
Мне думается, до поры до времени мы оставались задушевными друзьями. Но я чувствовала, что нас влечет друг к другу. С моей стороны это был постоянный сексуальный заряд, в то время как с его — это было больше похоже на статическое притяжение, которое он разом стряхивал. «…Эй, Лагуни, я в цейтноте, пора бежать, — говорил он, хлопая меня по плечу, — но если ты хочешь посмотреть мои лекции в эти выходные, звякни мне, ладно?» После такого прохладного расставания я плелась домой, не представляя, как убить вечер, потому что накануне отказалась от одного свидания в надежде, что мы с Саймоном куда-нибудь пойдем. К тому времени я уже по уши в него влюбилась — все эти сентиментальные взгляды, глупые смешки, пустота в голове… Хуже не придумаешь. Сколько раз я лежала в постели, изнемогая от отвращения к себе, от неудовлетворенного желания. И спрашивала себя: неужели я сошла с ума? Неужели я одинока в своей страсти? Несомненно, у него есть подружка. Ну и что? Ежу понятно, что, обучаясь в колледже, поневоле пересматриваешь свои взгляды на многое, и твоя подружка может запросто перейти в статус «бывшей» всего за одну ночь.
Но Саймон, похоже, не замечал, что я с ним заигрываю…
— Знаешь, что мне в тебе нравится? — спросил он как-то меня. — Ты относишься ко мне как к старому доброму другу. Мы можем говорить обо всем на свете, не позволяя другим вещам влиять на наши отношения.
— Каким это «другим вещам»?
— Ну, то, что мы… Противоположного пола…
— Правда? — спросила я с притворным удивлением. — Ты имеешь в виду, что я — девушка, а ты… Ой, я и не знала!
И мы громко расхохотались. Всю ночь я проплакала злыми, не приносящими облегчения слезами, обзывая себя круглой идиоткой. Сколько раз я давала себе клятву оставить раз и навсегда надежду на роман с Саймоном! Но как можно запретить себе любить?! Зато теперь я знала, как можно умело разыгрывать роль «старого доброго друга» — выслушивать его с улыбкой на лице и сжимающимся сердцем. Я ожидала худшего и была уверена, что рано или поздно Саймон поднимет вопрос об Эльзе, подозревая, что я тоже о ней думаю. За три месяца своего самоуничижения мне стали известны все подробности жизни Эльзы: она родилась в Солт-Лейк-Сити, где они с Саймоном вместе выросли, а потом дрались с пятого класса; у нее был двухдюймовый шрам под коленом цвета и формы земляного червя — мистическое наследие младенческих лет. Она была очень спортивная: сплавлялась на каяке, ходила в походы, бегала на лыжах. Будучи музыкально одаренной, она подавала надежды как начинающий композитор и училась у самого Артура Бальзама в его знаменитой летней музыкальной школе в Блу-Хилл, штат Мэн. Эльза даже написала собственную тематическую вариацию на музыку Гольдберга. «Ух ты, правда? — восклицала я в ответ на каждую похвалу в ее адрес. — Поразительно!» Самое странное заключалось в том, что Саймон продолжал говорить о ней в настоящем времени, и я до последнего момента была уверена, что она жива. Однажды Саймон сказал, что я нечаянно размазала по зубам губную помаду, а когда я ее стерла, добавил: