Лантюр так торопился все высказать, что его трудно было понять.
— Граф, я прошу вас выслушать меня спокойно, — начал мэр. — Да, этот матрос был прав. Записка представляет дело совсем в другом свете.
— Это записка действительно от мадемуазель Савернье? — спросил граф.
— Да, от мадемуазель Элен Савернье, — ответил мэр.
— И кому же она адресована?
— Хотя имени в ней не упоминается, но, судя по смыслу, оно написано господину Давиду. Мадемуазель Элен отвечала ему с твердостью, делающей честь…
— Но это ложь! — закричал музыкант. — Я никогда не получал этого письма. Элен никогда не писала мне.
— К несчастью, — иронично произнес мэр, — я вынужден с вами не согласиться. Я прочту вам письмо, и вы сразу же все вспомните.
— Это подстроено! Я в ловушке! — возмутился Давид, выпрямившись. — Неужели меня окружают одни клеветники и непримиримые враги?
— Ну, полно глумиться над нами! — одернул его Лантюр. — Или я заставлю тебя молчать!
Но бригадир уже схватил Давида за руку и прошептал:
— Потерпите, молодой человек, потерпите!
— Я зачитываю, — сказал мэр и поправил очки на носу. — «Сообщаю вам о том, что я больше не собираюсь хранить молчание, к которому себя принуждала. Но в последний раз я все же попытаюсь прекратить ваши преследования, оскорбительные не только для меня, но и для человека, имя которого я буду носить, к которому и вы должны питать огромное уважение…»
— Разве это письмо было адресовано не вам, господин Давид? — поинтересовался мэр не без издевки в голосе и укоризненно посмотрел на музыканта.
— Нет! Тысячу раз нет! — вскрикнул Давид.
— В таком случае я продолжаю: «Я всей душой люблю графа Керу и никакие просьбы и угрозы не заставят меня отклониться от того прямого пути, который я избрала. Признаюсь, что мне было бы очень больно потревожить такого доброго и честного человека, а главное — поколебать то слепое доверие, с которым он относится к вам. Но если и в эти торжественные минуты вы не вспомните о своем долге, я буду просить помощи и покровительства того, чей авторитет вы не можете не признавать. Пусть даже ему придется выгнать вас из дома, который он по доброте своей сделал вашим и уважать который вы отказываетесь».
— Негодяй! — выкрикнул граф Керу, замахнувшись на Давида.
Молодой человек и не думал уклоняться, но господин Равер успел остановить руку графа.
— Этот человек теперь принадлежит суду, — шепнул он.
И, обращаясь к мэру, он добавил:
— Это письмо подписано?
— Да, полным именем — Элен Савернье.
Господин Равер взял письмо из рук мэра и, показав его господину Керу, спросил:
— Вы узнаете почерк графини?
— Да, — ответил граф с надрывом в голосе.
— Вы слышите, — обратился к Давиду господин Тирселен, — письмо, которое по обязанности я должен был прочесть, писала мадемуазель Элен. Вы по-прежнему отрицаете, что оно было адресовано вам?
— Этим доказательствам, пусть и лживым, я могу противопоставить только слово честного человека, — ответил музыкант, побледневший как полотно. — Да, я клянусь, — прибавил он, возвысив голос, чтобы заглушить ропот толпы, — что мадемуазель Элен никогда не писала мне. Я никогда не давал ей повода обращаться ко мне с подобными упреками! Я никогда не получал этого письма!
— Однако его нашли у вас!
— Почему обыск не произвели в моем присутствии? — спросил несчастный, мысли которого начали путаться.
— Негодяй! — воскликнул граф Керу. — Ты осмеливаешься утверждать, что Лантюр, мой старый слуга, и Мэри-Энн, преданность которой не вызывает сомнений, солгали?
— Я солгал? Лантюр солгал?! — вскрикнул матрос, сжимая кулаки.
— Я не обвиняю, — ответил Давид спокойно и твердо. — Я всего лишь защищаюсь…
— А этот букет! — прервала его Мэри-Энн, указывая на связку сухих цветов. — Вы станете отрицать, что он принадлежал Элен?
Давид смутился.
— Я поклялся ничего не скрывать, — сказал он менее уверенным тоном. — На празднике в Клер-Фонтен этот букет действительно был в руках у мадемуазель Элен. Возвращаясь в замок, она, видимо, обронила его в парке, а я позволил себе, быть может и не имея на то права, поднять букет и сохранить как святыню.
— Довольно! — оборвал его граф Керу. — Убил, так еще и святотатствует! Прекратите это!
Давид порывисто ответил:
— Я уважаю вашу скорбь, граф, но отвергаю несправедливо возводимые на меня обвинения. Убийство совершено, но даже под ножом я буду утверждать, что его совершил не я.
— Но кто же тогда, негодяй? — воскликнул господин Керу, снова набрасываясь на музыканта.
Схватив молодого человека за руку, он подтащил его к телу Элен:
— Смотри, убийца! Видишь ты эту кровь? Эти изменившиеся черты лица? Смотри, подлец, и только посмей теперь повторить, что не ты убил ее!
Растерянный Давид устремил взгляд на бездыханное тело Элен, и лицо его исказилось. Граф Керу, все это время державший Давида за руку, почувствовал, что он пошатнулся.
— Ты дрожишь! — закричал граф.
Но Давид, по-видимому, не слышал того, что ему говорили.
— Неужели я теряю рассудок? — пробормотал он, отирая рукой холодный пот, выступивший у него на лбу. — Или это галлюцинация?
— Что он такое несет?
— Я говорю, — произнес Давид с видимым волнением, — я говорю, что это не графиня Элен Керу.
— Он сумасшедший! — воскликнул Губерт. — Или, лучше сказать, он делает вид, что лишился рассудка. Господин мэр, его нужно сейчас же увести, иначе я не отвечаю за его жизнь. Крестьяне готовы его растерзать.
Последние слова Давида и вправду возбудили гнев толпы.
— До прибытия судей из Рамбуйе я приказываю держать его в жандармерии в Клер-Фонтен. Бригадир, вы отвечаете за арестанта.
— На этот счет господин мэр может быть спокоен.
Давид больше не оказывал сопротивления; казалось, он ничего не осознавал. Глаза его перебегали с одного лица на другое. Жандармы окружили несчастного и, чтобы на него не накинулась разъяренная толпа, вытащили сабли из ножен. Под свист и улюлюканье крестьян кортеж миновал парк.
Мэри-Энн быстро подошла к Губерту и шепотом сказала:
— Можно вас на одно слово?
— Говорите.
— Я заглядывала в колодец несколько минут назад…
— И что же?
— Венка там больше нет.
— Должно быть, ушел на дно…
— Я искала багром, но ничего… Я вам говорю, его больше там нет.
Они переглянулись, и лицо Губерта покрылось мертвенной бледностью.
— Ну, не все ли равно! Он за все заплатит!
И Губерт рукой указал на Давида, которого уводили в жандармерию.
V
Преступление в Трамбле, несмотря на свидетельствовавшие против музыканта улики, окружала удивительная таинственность. По словам Лантюра, в комнате Давида не было найдено никакого оружия. Самый тщательный осмотр местности вокруг павильона не выявил никаких следов убийцы. Наступившая ночь положила конец розыскам, которыми руководили граф Керу и Губерт. Им также помогала Мэри-Энн. Своими рьяными стараниями отыскать преступника она доказала, насколько сильна была ее привязанность к несчастной Элен.
«Но, — терзался сомнениями граф Керу, — неужели Давид пошел на такое варварство только потому, что его чувства не были взаимными? И если этот несчастный любил ее до самозабвения, то почему же он не убил меня?»