– Мы вас очень просим, – поддержала Алина. – Давайте. Присоединяйтесь к нам.
– Я не планировал к вам присоединяться, – не выдержал (а может, даже прокричал) я сейчас.
– О’кей, – сказал Айвор. – Но неужели ты не понимаешь…
– Я вообще не собираюсь участвовать, мне только хотелось помочь вот этой. – Я нашел взглядом ту девушку: она стояла у стола и накладывала половником еду на картонную тарелку. – Все, мне пора.
– Ладно. Ты твердо решил? У нас острая нехватка мужского состава.
– Это не ко мне. Я пошел. Извините. Пока, Люси, Колин. Пока, Хелен.
И прежде чем они смогли ответить, я энергично зашагал прочь из внутреннего двора, через искусственную лужайку за лабиринтом…
– Погоди!
…одним прыжком укрылся в канаве за низкой живой изгородью, рванул дальше…
– Извини! Задержись на минуту! Да что ж такое…
…и вовремя оглянулся: за мной ковыляла она, роняя со смятой картонной тарелки какую-то кашу. Я подождал у ворот.
– Полюбуйся, – засмеялась она, – из-за тебя весь кускус рассыпался. – И стряхнула в траву остатки, похожие на крупный песок. – Кускус на живой изгороди. Черт побери, такие буржуазные замашки… Короче: хотела поблагодарить тебя за помощь. Спасибо.
– Не за что.
– Ты твердо решил, что не останешься?
– Я не актер.
– Поверь мне, я здесь уже целую неделю – тут все дилетанты, включая меня. Пойми, это просто развлекуха. Сейчас у нас в основном театральные этюды и конкурсы импровизации. Вижу, тебя это не вдохновляет.
– Да я просто не…
– Наверно, для тебя «театр» как-то не вяжется с «конкурсами».
– Извини, мне…
– Зато на следующей неделе мы уже начинаем ставить пьесу. «Ромео и Джульетта».
– Без меня.
– Потому что это Шекспир?
– Да вся эта лабуда… это такая…
Только не повторяй «лабуда».
– …
– …
– Лабуда.
– Ну… Что ж… Очень жаль. Приятно было познакомиться.
– Мне тоже. Может, еще увидимся?
– Увидимся, если придешь завтра! Не хочешь – не надо. – Она принялась отряхивать голую ногу. – Проклятый кускус. Терпеть его не могу. В девять тридцать, если что. Ты не пожалеешь. А может, и пожалеешь. То есть… возможно, ты и пожалеешь, но по крайней мере…
– Ну ладно, мне…
– Напомни: как тебя зовут?
– Чарли. Льюис. Чарли Льюис.
– Приятно познакомиться, Чарли Льюис.
– Мне тоже. Ну, всё тогда.
– А как меня зовут – не хочешь узнать?
– Извини, тебя зовут?..
– Фран. Полное имя Франсес, через «а», Фран Фишер. Ничего не поделаешь, мои родители с ума свихнулись; на самом деле нет, но… ладно, не важно. В общем, я все сказала. Спасибо. Пока.
Она пошла в обратную сторону, на ходу складывая уголком картонную тарелку, чтобы засунуть в карман джинсовой юбки. А потом обернулась: хотела удостовериться, что я смотрю ей вслед, хотя и так знала.
– Пока, Чарли Льюис!
На прощанье она мне помахала, я ей тоже, но приходить сюда больше не собирался, а с Фран Фишер виделся в первый и последний раз.
Где она теперь, хотелось бы знать.
С первого взгляда
Я знаю, где она теперь. На самом деле вернулся я потому, что немыслимо было не увидеть это лицо снова, и если ради этого мне предстояло убить полдня на театральные этюды, я приготовился заплатить такую цену.
Но допускаю, это и не совсем так. Быть может, я бы скоро ее позабыл. При пересказе таких историй – любовных – невольно приписываешь смысл и неизбежность совершенно нейтральным случайностям. Мы буквально романтизируем каждую мелочь: один взгляд – и что-то изменилось, вспыхнуло пламя, завертелись шестеренки небесной махины. Но подозреваю, «любовь» распознается в «любви с первого взгляда» лишь задним числом, при наложении, как в оркестровой партитуре, когда финал известен, а взгляды, улыбки и касания рук приобретают значимость, которой, скорее всего, там не было и в помине.
Не скрою, Фран казалась мне миленькой, но я, случалось, думал так и о других, раз по пять, а то и десять в сутки, даже наедине с самим собой, даже уставившись в телевизор. Не скрою, во время нашей первой встречи мне был четкий, настойчивый голос, который твердил: «Сосредоточься, это важно, сосредоточься»; но ведь это могли быть просто мысли о сексе – в ту пору они врывались, считай, в любое мое общение с девчонками, как завывания автомобильной сигнализации, которая никак не отключается… В равной степени это могли быть не столь обжигающие, более традиционные романтические грезы, мгновенные предвосхищения событий, которые потом соединятся, как на монтажном столе: вот сейчас ты возьмешь ее за руку, потом вы зайдете в книжный магазин полистать новинки, потом будете со смехом взлетать на качелях в парке «Собачьи кучи» – а я даже не знал, как это бывает и что при этом ощущаешь, когда вместе. Никогда в жизни, ни до, ни после, не было у меня такой готовности влюбиться. Мне думалось, что любовная лихорадка послужит прививкой от всех других тревог и страхов. Я жаждал перемен, хотел, чтобы нечто произошло, чтобы завязалось какое-нибудь приключение, а влюбленность, как я считал, – это более реальный путь, чем, скажем, раскрытие убийства. Но при всем обаянии этой новой знакомой до меня не дотронулась волшебная палочка, не долетели нежные звуки арф, и окружающий мир не осветился магическим сиянием. Будь у меня тем летом хоть какое-нибудь занятие или ощущение благополучия, образ ее вряд ли заполонил бы мои мысли, но я слонялся без дела и мучился от домашних неурядиц, а потому влюбился.