Степанко против ничего не имел. Он задумался о своем. Умолк и председатель. Гармошка опять начала "пилить дрова".
- Да-а, живем! - поморщился вдруг председатель. - Праздник организовали. А гармониста-то нет. Слышишь, как она играет? Недаром сказано: без гармониста и свадьба не свадьба.
- Без гармошки какое веселье, - согласился Степанко. Не без задней мысли добавил: - Я вот всю дорогу жалею, почему свой баян с собой не прихватил. Когда сидишь на телеге да играешь на баяне, тогда и перезаморенная кляча приплясывая идет.
Эти слова Степанко произнес не свои - так говаривал когда-то отец, тоже неплохой гармонист. Не свои слова произнес Степанко, а попал в самую точку. Сергей Платонович так и встрепенулся:
- Так ты гармонист?! Ах ты каналья! Так чего ж ты, в самом деле? Да ты же... Маруська, эй, Маруська, Маруська, говорю! Перестань пилить бестолковщину. Подай-ка сюда инструмент!
Низкорослая и худенькая девчонка подала гармошку председателю, улыбнулась Степанку.
- Ты умеешь играть? - спросила тихо.
Парнишка не успел ничего ответить: председатель совал уже в его руки инструмент.
- Давай, парень, играй! Играй, играй, весели девчат!
Этого-то и добивался Степанко. Сейчас надо действовать умно, не продешевить. И Степанко сказал:
- Сыграть-то можно было бы, да не до веселья мне. В беду попал. Лошадка того...
- Играй, дьявол, и никаких! - рявкнул председатель. - Ты чего еще, это самое? "Лошадка, лошадка". Чья она, лошадка-то? Колхозная. Кому хлеб везешь? Солдатам. Нешто не поможем? Поможем! Ты только играй. Шпарь так, чтобы эхо прямиком в уши самому Гитлеру летело. Пусть, сатана, знает, как мы веселимся. Он, паршивая псина, наверняка думает, что смял нас. Дудочки! Играй - и никаких! Весели девчат. Они потом злее работают. Чуешь?
- Ладно уж. Чего не чуять?!
Степанко взял гармошку. Проверил басы, склонив голову над мехом, прошелся по всем голосам. Гармонь была старая-престарая, и не было у нее, видно, постоянного хозяина: истрепана, мех исшоркан, но голоса чудом не разладились, играть можно.
Председатель, бабы, все парнишки и девчата не спускали глаз с быстрых Степанкиных пальцев, и только после того, как полилась чудесная, такая знакомая мелодия, все облегченно вздохнули. Степанку стало весело, и он заиграл шуточную песенку:
Вы куда шагаете,
Почто нас оставляете?
Как мы будем жить-страдать,
Дни и ночи коротать?
И не только девчата, но и пожилые бабы вдруг непроизвольно приосанились, повели плечами, выше подняли головы и заулыбались. Они дружно подхватили песню, председатель одной рукой похлопывал Степанка по плечу, другой безжалостно бил по своему колену, при этом не забывал на все лады хвалить гармониста:
- От сатана! От дьявол! Ну играй, парень, играй!
И Степанко играл. Девчата пели, а та, Маруся, восхищенно глядела Степанку в лицо. От ее взгляда почему-то было неловко, и Степанко еще ниже склонил голову над гармонью, закрыл глаза. А пальцы прыгали все бойчее и бойчее, вся деревня наполнилась переливчатыми звуками. Где-то скрипнули ворота, у кого-то хлопнула дверь. Из домишек выходили старики и старушки, шли к сосне.
Опираясь на длинную палку, приковыляла древняя сухая старуха, с ходу раздвинула толпу, спросила торопливо:
- Кто это играет, кто? О господи, не внучек ли мой, покойный Иванушко, вернулся? Он, сердешный, только один мог так играть-то! Не он? Господи, господи... Неужто ошиблась я, старая?
- Ошиблась, бабушка, ошиблась, - растолковал ей председатель. - Это лобановский зимогор в ямщину едет. Степанком кличут.
Старушка, вот уж совсем некстати, широко осенила свой лоб, затем благословила Степанка, стала слушать музыку.
Степанко снова, наклонив голову, закрыл глаза и начал новую мелодию.
Расцветали яблони и груши.
Поплыли туманы над рекой...
И почему-то многие тяжело вздохнули, у иных блеснули на глазах слезы. Кто знает, может, при этой песне девчатам вспомнилось, как они выходили когда-то с парнями на высокий берег. Где сейчас эти парни, как им живется-можется? Живы ли?
Кто знает, о чем взгрустнулось девчатам? Кто знает, как оно все было?
А Степанко все играл да играл. Он давно не брал в руки гармошку, сильно стосковался по ней и сейчас играл без устали. Когда песня была спета до конца, Степанко, подняв голову, вдруг увидел, что Маруся смотрит на него какими-то странно светящимися глазами. Сразу же, как Степанко заметил это, девчонка смущенно опустила взгляд. Степанко так и вспыхнул, заиграл снова. И только начал, как опять почувствовал, что Маруся смотрит ему в лицо. Такими глазами на Степанка смотрели впервые, и ему стало не по себе.
До самой полуночи играл на гармошке Степанко, до самой полуночи веселились озорные косогорские девчата. Над лесом и лугами плыли песни. Волнами ходило эхо. И только когда в деревне закричали горластые петухи, председатель сказал:
- Шабаш! Повеселились - и хватит. Завтра на работу.
Девчата растерялись на минуту, а затем, перебивая друг друга, заканючили:
- Сергей Платонович! Да что же такое?
- Да мы же еще не поплясали...
Председатель задумался на минуту. Действительно, не поплясали девчата. А ведь известно, во всех пермяцких деревнях девчата вечерами сначала поют песни, а под конец пляшут. Не нарушать же установившийся обычай. И он махнул рукой:
- А, лешак с вами! Пляшите хоть до утра, мелите бесову муку. Мне до вас дела нету. Степанко, играй!
- Степанко, сыграй, - попросила и Маруська. - Что-нибудь такое, легкое.
"Ну, если ты просишь, то придется сыграть, - мысленно ответил ей Степанко. - Только что бы такое? Где взять такое легкое?"