Блаженный Августин решает вопрос: «Каким образом святые, не делая беззакония, в делах Божиих ходят, между тем как истинно то, что аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем и истины несть в нас?20 Это недоумение, говорит он, решено апостолом Павлом, который говорит о грехах святых в своем лице: не аз сие творю, но живый во мне грех21. Если живет в нем грех, то как сказать, что он без греха? И, однако ж, он ходит в путях Божиих и не делает беззакония, ибо хотя и есть оно в нем, но не он его творит, а живущий в нем грех. Это решение, однако ж, таково, что рождает другое, более трудное, недоумение: как делает человек то, чего сам не делает? Потому что он сказал и то, и другое: и не еже хощу, сие творю, и не аз сие творю22. Когда грех, живущий в нас, действует в нас, тогда не мы это делаем, как скоро наша воля не соглашается с ним и удерживает члены тела от повиновения ему; ибо что грех делает в нас без нас, кроме одних приражений и приманок к непозволительному? Если не последует согласия на то воли, то некая страсть (аffесtus) хотя и бывает в движении, но ей не уступается никакое действие (еffесtus). Это предписал тот же апостол, когда сказал: да не царствует грех в мертвеннем вашем теле, во еже послушати его в похотех его; ниже представляйте уды ваша оружия неправды греху23. Итак, грех действует в нас через греховные похоти, которых, если послушаем, то и будем действовать греховно. Если же, последуя апостолу, не послушаем их, то не мы уже будем это делать, но живущий в нас грех. Если бы мы не имели никаких таких непозволительных движений, то ни мы, ни живущий в нас грех не делал бы ничего худого. Это движение непозволительной похоти, не слушаясь которой, мы не делаем ее, потому почитается нашим делом, что оно есть немощь не чужой, а собственной нашей природы; такой немощи совершенно избавимся мы только тогда, когда не душою только одною, но и телом станем бессмертны. Таким образом, мы и в путях Божиих ходим, не слушаясь похотей греховных, и не бываем без греха, потому что носим в себе похоти греховные. Еще вопрос: словами молитвы Господней: остави нам долги наша что мы просим отпустить, — дела ли, которые делаем, повинуясь похотям греховным, или самые эти похоти, которые не мы творим, но живущий в нас грех? Я полагаю, что вина той немощи или болезни, из которой возникают греховные похоти, что апостол называет грехом24, вся прощена нам в таинстве крещения, со всем, что наделали мы до того, повинуясь ей словом, делом и помышлением; и после сего эта немощь нисколько не вредила бы нам, хоть и была бы в нас, если бы мы никогда ни в чем не слушались похотей ее, ни словом, ни делом, ни тайным согласием, пока, наконец, уврачевалась бы и она сама, и исполнилось в нас: да приидет Царствие Твое. Но поелику искушение есть житие человеку на земли25, то хотя мы и далеки от явных прегрешений, но случается, что увлекаемся вслед движений греховных словом, делом или помышлением. Бодрствуем мы против больших грехов, но прорываются, по какому-либо невниманию и неосторожности нашей, маленькие грехи, которые, однако ж, если собрать все, то они не могут не тяготить нас. Вот по причине их-то и те, которые всегда ходят в путях Божиих, молятся искренно: остави нам долги наша».
Стих четвертый
В трех предшествующих стихах святой пророк указал общий очерк нравственно-религиозной жизни, с чего она начинается, через что проходит и чего достигает. С четвертого стиха начинаются его богомысленные и молитвенные обращения к Богу по всем сторонам и всем частностям этой жизни.
На первом месте поставлено первое и главнейшее, именно, обязательство к зельной26 ревности о хранении заповедей, зельно заповедуемых. Эта ревность есть неистощимый источник добрых дел и всей богоугодной жизни, есть купина, горящая в сердце и не сгорающая. Заградите источник — прекратится течение освежающей и оживляющей воды; подавите ревность — престанет всякое доброделание и всякая мысль о богоугождении. Погасите огонь — не станет ни света, ни тепла; погасите ревность — душа не будет лежать ни к чему доброму, совсем охладеет к жизни по Богу. По такой существенной важности ревнования о хранении заповедей, прежде всего о ней и упоминает святой Давид. Но, чтобы поддержать ее, тут же напоминает он, что такая зельная ревность потому обязательна, что сами заповеди зело27 заповеданы, зельное заповедание заповедей естественно вызывает и зельное хранение их. Слово зело блаженный Августин относит и к заповедал, и к слову сохранити, хотя очевидно более и прямее идет оно к последнему.