— А вжэ ж е тых слипакив, от е!
Больше Александр Федорович ничего от него не услышал, как ни старался втянуть в беседу. Слушал Егор охотно, а на вопросы отвечал только кивком головы.
— Егор, что же вы не записали в школу хотя бы старшего сынка, ведь ему девятый год? — уже собравшись идти дальше, спросил учитель.
На утомленном лице Егора появилось подобие улыбки. Он удивленно посмотрел на учителя большими, по-телячьи покорными глазами.
— Вы знаете, сколько ему годов? — спросил он и уже по-настоящему, во все лицо, благодарно улыбнулся. — Сколько живу, ще нихто нэ пытав про моих детей. А вы…
И совсем неожиданно этот угрюмый молчун начал рассказывать о своей жизни, о том, какой ценой достался ему этот ковалок земли. Говорил он медленно и с такой натугой, будто ворочал тяжелые болотные камни, под которыми дремали нужные ему слова.
А на вопрос о школе ответил, что очень любит сына и желает ему доброй жизни, потому и не пускает в школу: грамотному человеку теперь живется хуже, чем темному. Неграмотный знай ковыряет землю, добывает себе ковалок хлеба. А ученый, глядишь, книжку в руки возьмет, начнет искать правду да все такое… А паны его за шиворот да в Картуз-Березу. Коммунист. Красный. Враг власти и бога. Уж лучше так, без науки и книжек. Сын у него растет крепкий, здоровый и уже приучается хозяйновать.
— Хозяйничать такому малышу рановато, — возразил учитель.
— Ни, вин дуже моцный, хай втягуется. Наше дило працовать. Мы ж з ным на хутор стягуемся.
— Вот на хутор я бы вам не советовал выезжать. Одичаете как волки.
— А! Дикому волку лучше, чем прирученному, — устало отмахнулся Егор.
Продолжая путь, Александр Федорович больше но обращал внимания ни на вязкую болотную грязь, ни на жару, ни на слепней. Все это было ничто в сравнении с повседневной мукой здешних крестьян. Он прошел мимо косарей, которые, стоя почти по пояс в воде, косили траву, купленную у пана по восемьдесят злотых за морг. Долго следил за подростками, которые на длинных палках подносили к стогу копны сена. Мальчикам было лет по тринадцати. Они увязали в болоте до самого пояса и ворочались в нем, как пчелы, попавшие в деготь. Казалось невероятным, что они все же продвигаются вперед.
Учителя поразила выносливость жителей этого сурового края, их долготерпение и трудолюбие. Он задумался и не заметил, как вышел из болота в большой смешанный лес. В лесу было сухо, свежо и торжественно. Напоминая шум дождя, падающего на озеро, мелко лепетали осины. Шушукаясь, поскрипывали сосны. Чуть слышно посвистывали березы. Где-то настойчиво и монотонно выстукивал свою азбуку дятел. И ко всему этому, как сторожа, прислушивались дубы.
Переодевшись в сухие штаны и обувшись в сапоги, учитель почувствовал себя другим человеком, бодрым, сильным. Он шел, внимательно присматриваясь к жизни леса. На одной полянке, возле березнячка, увидел диких коз. Они беззаботно паслись: никто их здесь не пугал. В этом лесу было запрещено не только охотиться, но даже появляться мужикам-лапотникам. В другом месте дорогу перебежал лось, преследуемый волком. Увидев человека, волк оставил свою жертву и нырнул в чащу.
Бор становился все гуще, а воздух суше и приятней. Пряный запах земляники и теплого меда носился над полянами, усеянными цветами и густой сочной травой, которую никогда не трогала коса. Это были места прогулок панской семьи, и портить траву здесь не разрешалось, так же как и собирать ягоды.
«Совсем другой мир, — подумал учитель. — А ведь можно было бы все болото превратить в такие же леса и луга и распрощаться с постолами да вонючими онучами».
От поляны по лесу шла просека, на которой стояло несколько стожков свежего сена. Он догадался, что это для приманки диких коз и лосей на потеху панам. Догадка подтвердилась: в конце просеки белела высокая каменная вилла графа Жестовского. На середине поляны стоял незаконченный стожок. А в конце ее, у самой опушки леса, — воз сена. Вдруг расстояние между возом и стожком начало заметно сокращаться. Раскачиваясь и вздрагивая, зеленый воз быстро катился по траве. Может, показалось?
Нет, воз двигался. Лишь подойдя совсем близко, учитель заметил мелькавшие под возом ноги, аккуратно обмотанные белыми полотняными онучами и обутые в постолы. Впрягшись вместо лошади, человек быстро шел, прикрытый нависшим сеном.