О, хоть во сне назначь мне свиданье.
О, хоть во сне обними меня.
Слёзы застят глаза…
Зимний плач в Митиноку.
Песня кончилась.
Какое-то время вокруг царило полное безмолвие, а потом вдруг на меня обрушился шквал аплодисментов и одобрительных возгласов. Я никак не ожидала столь бурной реакции и смущённо почесала в затылке. Покинув вымышленный мир, я сразу же превратилась в прежнюю самозваную певичку, нагишом стоящую посреди бани. И тут я увидела ковыляющую ко мне старушку.
— Спасибо вам за песню, — сказала она и, смущаясь, будто девочка, вручила мне свою розовую мочалку.
На глаза у меня навернулись слёзы: я поняла смысл этого жеста. В баню люди приходят без ничего, с пустыми руками, а ей хотелось хоть как-то меня отблагодарить. И мочалка служила знаком её благодарности.
— Спа… Спасибо, — произнесла я дрожащим голосом. Ну что я за дурёха! Надо поблагодарить публику как следует. — Огромное вам спасибо!
Что тут началось! Ещё одна старушка стряхнула с головы полотенце и бросила мне. Бросок оказался довольно мощным, и оно ощутимо хлестнуло меня по телу, придавая мне сил и уверенности.
Вслед за этой другая моя слушательница с улыбкой на морщинистом лице кинула мне своё полотенце.
И вот уже со всех сторон в меня полетели полотенца. Я не успевала их ловить. Они падали мне на голову, на плечи и, скользнув по телу, горкой ложились к моим ногам.
«Как всё-таки здорово, что я решила для них спеть!» — чуть слышно, почти про себя прошептала я.
Подняв голову, я увидела на стене картину с изображением горы Фудзи. Если уподобить её нашему миру бродячих певцов, то моё место где-то у самого подножия. Но сейчас, в эту минуту, мне кажется, будто я воспарила к вершине. Подбрасываемые кверху мокрые полотенца сыплются мне на голову и на плечи, точно праздничные гирлянды цветов, похлопывают меня по спине, словно чья-то ободряющая рука.
Вот это да!
Возле моих ног образовалась целая груда разноцветных полотенец; их не счесть, как не счесть и возгласов одобрения, звучащих в мой адрес. Я чувствую себя самой настоящей богачкой. Собрав полотенца в охапку и едва удерживая их в руках, я открываю дверь в предбанник.
Там стоят плетёные кресла, а на стенах, во всю их ширину, висят зеркала. Прижимая к себе охапку полотенец, я на мгновение останавливаюсь и окидываю прощальным взглядом своё увенчанное славой и наградами отражение, которое вот-вот исчезнет, словно снежное марево. Вдруг я замечаю двух кореянок из кабинета акасури — одетые в простые рабочие халатики оранжевого цвета, они неторопливо попыхивают сигаретами, сидя в плетёных креслах. Увидев меня, женщины спешно поднимаются и с извинениями выхватывают у меня из рук принадлежащие центру полотенца.
— За всё про всё с вас ровно миллион, — говорю я, повторяя любимую шуточку торговцев с овощного рынка.
Переглянувшись, женщины смеются в ответ.
«Пожалуй, теперь мне уже незачем выступать в вечернем шоу», — шепчу я себе под нос.
Поднимаясь по лестнице в артистическую, я краем глаза вижу группу филиппинок, весело щебечущих на диване в холле. Должно быть, это девушки из танцевального ансамбля, которые приехали сюда с ночёвкой и будут выступать завтра. На диване напротив сидят старички и старушки из числа отдыхающих — судя по всему, им по душе молодой задор заезжих танцовщиц. Всякий раз мне становится не по себе, когда я замечаю у филиппинцев, приезжающих в нашу страну на заработки, робкий, печальный взгляд, столь не вяжущийся с их бойкими повадками и страстными, чётко вылепленными лицами. В их глазах всегда сквозит какое-то скорбное выражение, словно они не в силах сбросить с себя бремя тягостных забот. Но эти танцовщицы не таковы. Они шумно переговариваются между собой, смеются, хлопают друг друга по плечам. При виде этой мирной картины счастливое настроение, владеющее мною с той поры, как я стала обладательницей «полотенец за миллион иен», только усиливается, и я посылаю танцовщицам приветственный возглас.
В ответ они машут мне рукой.
Но уже в следующую минуту я замечаю нечто такое, отчего меня бросает в дрожь и от лица отливает кровь.
Окружённый девушками, на диване с самодовольным видом восседает молодой человек, скрестив ноги, словно шейх.
Дэвид!
Мнимый американец прямо на глазах у отдыхающих болтает со своими соотечественницами на тагальском языке, дурачится, хохочет.
И это тот самый Дэвид, который совсем недавно с плаксивой миной на физиономии совал мне в лицо свою коротко остриженную макушку, робко вопрошая: «Чёрного ещё не видать?»