***
Много лет спустя меня пригласили на юбилей Лежской школы. Это была школа, в которой я не работал ни одного дня — кирпичная, благоустроенная — самая обычная городская школа. Когда я работал, её строили, а когда я уехал, её сразу же пустили в эксплуатацию. Так что в старой деревянной школе я доработал её последние дни.
Пошёл посмотреть на свой домишко, в котором прожил почти 3 года до обрушения потолка. Его не было. Его снесли. А все другие дома стояли на месте. В моей же хибаре после меня уже никто не жил.
Потом я два года отработал в районной газете, и мой последний рабочий день был днём переезда редакции в новое помещение, а до меня она тут размещалась несколько десятилетий. Потом –2 года в городской газете. После меня редакция продержалась в своих помещениях несколько месяцев. Потом — 16 лет в областной газете. Через пару лет после меня редакция съехала из помещений, где располагалась лет 40.
Где бы я ни работал, после меня почему-то ничего не держалось. У меня нет возможности пройтись по тем коридорам и зайти в те кабинеты, где прошла вся моя трудовая жизнь. Школу снесли, а в зданиях редакций — совсем другие организации. В те стены, где когда-то трепетало от радости и разрывалось от боли моё сердце, уже не зайти никогда.
С чего начиналась революция?
В одном советском фильме два молодых человека спрашивают древнего большевика: «Вы былиучастником революционных событий. Расскажите, с чего лично для вас началась революция?». Старик, меланхолично улыбнувшись, ответил: «Революция для меня началась с того, что я безнадёжно влюбился».
А ведь мы тоже были современниками и в некотором смысле участниками революции. Советская власть, продержавшаяся 74 года, рухнула у нас на глазах. С чего же лично для меня началась революция? Я влюбился и второй раз женился заблаговременно, в 1989 году. В мае 1991 года у нас родилась дочка. А революция для меня началась с квартирного вопроса.
Утром 19 августа я завтракал и слушал радио. Передавали какое-то странное заявление вице-президента Янаева. Говорю жене:
— Не понял, а чё Янаев выступает, как глава государства?
— Так Горбачёв — в отпуске, — жена улыбнулась. — А ты думал — государственный переворот?
— А я думал — государственный переворот, — я сам улыбнулся над своей мнительностью.
И я пошёл на работу. В журналистике я был к тому времени третий год и работал заместителем главного редактора городской газеты. А надо сказать, что тогда ещё не было того обилия газет, которое вскоре обнаружилось в нашей жизни. В Вологде было только 4 газеты — 2 областных и 2 городских. И руководящие должности в редакциях отнюдь не доставались людям, которые случайно зашли с улицы. На моё место более, чем хватало желающих с солидным журналистским стажем. Но это место получил парнишка 27 лет, по тем временам — более, чем стремительное начало карьеры.
Прихожу на работу, и что же вы думаете? Оказывается в стране действительно государственный переворот. Предчувствия меня не обманули (с тех пор, когда меня подозревают в излишней мнительности, я загадочно улыбаюсь). По душе словно палкой ударили. Дословно помню, что тогда по этому поводу сказал: «А ведь всё шло так хорошо… Кто-то может думал, что всё шло плохо, но я знал, что хорошо».
Это было крушение всех надежд. Перестройку я принял всей душой. В стране появился воздух, которым можно было дышать. Теперь мы читали книги, которые никогда раньше не издавались, узнавали правду об ужасах сталинизма и других периодах нашей истории. Теперь можно было вести политические дискуссии, и не на кухне, а в газете, что для журналиста было особенно здорово. Теперь можно было выбирать депутатов, каких захотим — на альтернативной основе. Никто не запрещал поддерживать вовсе не того кандидата, которого поддерживал горком КПСС, и мы, конечно, всегда поддерживали другого. Появились другие! В Вологде регулярно проходили политические митинги, на которых порою довольно жёстко поругивали КПСС. Появилось за что бороться. Мы хотели как можно дальше отодвинуть КПСС от власти.
Впрочем, я не был тогда принципиальным противником социализма и в общем-то купился на предложение Горбачева построить «социализм с человеческим лицом». Не хотелось только социализма брежневского образца, застойного и затхлого, подёрнутого тиной, мертвящего и не допускающего никакой живой мысли. За такой социализм, за то, чтобы всё осталось, как было, выступали коммунисты-ортодоксы, с которыми боролись мы, люди жаждущие обновления.