— Я уверен, что этого не произойдет, — ответил Мирр, давая себе последнее обещание держать рот на замке.
— Я уже говорил… воспоминания терзали… и это натолкнуло меня на чудесную, как мне тогда казалось, идею. Теперь-то я понимаю, что это было чудовищным святотатством, потому что раскаяние — от Бога. Но в слепом невежестве я дошел до конца и построил эту адскую машину!
Мирр ухватился за край стола — инстинкт и обрывки возвращающихся воспоминаний предупредили его о том, что сейчас произойдет. Мрачные бездны, о существовании которых он и не подозревал, открывались в его сознании.
— Мне потребовалось меньше недели, чтобы соорудить прототип стирателя памяти, — продолжал Норман замогильным голосом. — Я хотел воспользоваться им сам — очистить душу от вины, а потом уничтожить. Но у Леже были свои планы! Только я припаял последний провод, как явился он, в руках — пирог со свининой, он только одними ими и питался, и предложил мне кусочек. Мне следовало догадаться, что он замыслил недоброе, потому что у этого жадюги раньше и крошки было не выпросить… Он жрал их прямо с газеты, представляешь! Отвратительная привычка! Я всегда говорил ему, чтобы он пользовался хотя бы тарелкой, но…
Норман посмотрел Мирру в глаза, и то, что он там увидел, заставило его прервать описание привычек профессора.
— Да, друг мой, я вижу, ты и сам обо всем догадался… Это правда: я изобретатель машины, которая установлена сейчас во всех призывных пунктах Космического Легиона по всей Галактике!
В попытке прервать поток красноречия Нормана, Мирр схватил его за руку, но не преуспел.
— Пирог был, конечно, напичкан снотворным, и как только у меня стали слипаться глаза, этот негодяй Леже стащил меня вниз, открыл дверь туалета
— женского туалета, смею добавить! — и впихнул меня внутрь. Я упал на унитаз — и вот я снова в Пионер-сити, но в 2386 году. Я перемахнул точку отправления на целых три года; наверное, машина времени работала тогда в режиме возрастающих колебаний.
— Не затухающих, значит, — пробормотал Мирр.
— Я сказал «возрастающих»! Ты что, оглох? — Однако раздражение мгновенно улетучилось из голоса Нормана. — Прости, я понимаю, что все это для тебя так необычно… Конечно, ты не ожидал встретиться лицом к лицу с изобретателем той самой машины, на которой в свое время обработали и тебя.
— Не совсем… — промямлил Мирр.
— Конечно, не ожидал. Пойми теперь мои чувства, когда я узнал правду. Поначалу я был счастлив в 2386 году — война кончилась, полиция забыла про меня — и решил полюбопытствовать, чем кончил Леже. Я пошел в редакцию местной газеты и просмотрел их картотеки. Все они на микрофильмах, конечно, мне даже сказали, что оригиналы газет того времени продаются на вес бриллиантов… Короче, я раскопал всю биографию Леже.
— И что же?
— Он разбогател, приобрел известность как изобретатель злосчастной машины и умер в 2321 году. Больше он ничего не изобрел — у этой жабы не было ни капли таланта, но за старатель он получил кресло в Аспатрианской Военной Академии. Академик Леже, представляешь!
— Минутку, минутку… — Мирр отчаянно старался приспособиться к новой ситуации. — Ты не можешь винить себя за… Я хочу сказать, что им всюду пользовались в 83-ем году, и ты не мог не знать про него, отправляясь в прошлое… Так что…
— Это ничего не меняет. Конечно, я знал про него, но не знал, когда его изобрели. Очутившись в 2290-ом, я был слишком поглощен собственными переживаниями и не догадался проверить, знают ли о нем в этой эпохе. Леже, наверное, чуть удар от радости не хватил, когда я подбросил ему эту идею, но у него хватило хитрости не показать этого. Часть ответственности лежит и на нем, но сверхпреступник — я!
— Ты изобрел машину, чтобы облегчать страдания людей, — не сдавался Мирр. — Само по себе это еще не преступление.
— Разве? — Губы Нормана скривились в слабой улыбке. — И как же ей воспользовались? Тысячи юношей заманили в Легион обещанием очистить совесть, и где они все? Их убили. Они умерли молодыми, и теперь я не могу даже притвориться, что погибли они во имя Добра. Я был воспитан с верой в то, что Легион олицетворяет все самое лучшее и благородное в нашем обществе. Ребенком я мечтал, как буду летать по Галактике в золотых сверкающих звездолетах и освобождать угнетенные народы… Я не понимал тогда, что главная задача Легиона — заставлять жителей других миров покупать излишки земных телевизоров и электрических зубочисток!
— Это ужасно! — выдавил из себя Мирр, впавший в столь глубокое уныние, что все предыдущие состояния его души можно было считать безоблачными.
— Ну, ты-то не очень ломай себе голову, — продолжал Норман. — Вообрази, как чувствовал себя я, зная, что сам во всем виноват. Я понимал, что можно жить с нечистой совестью или принять заслуженное наказание, но это не для меня! Как только я узнал, что именно натворил в прошлом, и добавил это к преступлениям настоящего, то понял, что единственный выход — вступить в Легион. Чтобы забыть. Забавно, не правда ли?
— И это ты говоришь мне… — Голова Мирра раскалывалась от боли — возвращались воспоминания. Почти все его прошлое лежало сейчас перед ним, и оказалось оно куда более ужасным, чем он ожидал, но зияла в нем еще одна черная зловонная дыра, в которую только предстояло влезть Норман отказался разговаривать на эту тему, но пятна ржавчины расползались от этой дыры по всем закоулкам мозга Мирра.
— Это было два дня назад, — продолжал Норман. — Я не хотел вступать в Легион на Аспатрии, потому что на призывном пункте меня обязательно кто-нибудь узнал бы, и купил билет на Землю.