Некоторое время назад я отказалась от идеи быть ближе к людям, как и от всего остального. Но часть меня всегда хотела иметь друзей. Это как-то незаметно подкралось ко мне сегодня вечером, и я почти уверена, что именно поэтому я испортила свою еду, так как была погружена в свои мысли всё то время, пока я должна была готовить или, по крайней мере, учиться этому.
Это поразило меня так же, как и вся эта история с ребёнком. Но на этот раз я смогла не испытывать горечи по этому поводу. Вместо этого я выбираю наслаждаться тем, что есть у меня с Мелли. Дружба, которая, надеюсь, будет расти. И, вероятно, так и будет, потому что между нами есть общая нить.
Мы с Мелли выходим из кухни и направляемся к бару. Мы уже договорились выпить после, так как кулинарный класс предлагался баром и рестораном. Я заказываю ещё один бокал вина, а Мелли получает лимонад.
— Могу я спросить тебя кое о чём? — спрашивает она.
Прикинув, что когда-нибудь мне самой придётся обсудить неизбежное, я киваю.
— Ага. Давай покончим с этим. — Я нервно смеюсь.
— Он пытался тебе дозвониться?
Мне не нужно спрашивать, кого она имеет в виду.
— Нет. У меня нет сотового телефона, и как только он попал в тюрьму, я перестала оплачивать телефонные счета на дом, так что понятия не имею, пытался ли он вообще. Он тебе звонил?
— Да. — Мелли вздыхает. — Но я сбросила, как только услышала, что это был звонок из тюрьмы. Я чувствую себя немного плохо из-за этого.
Я верчу свой бокал вина.
— Ричард написал мне письмо. Оно у меня, но я не могу заставить себя открыть его. Он… он всегда был добр ко мне, и я знаю, что он преследовал тебя, а теперь он в тюрьме за убийство, но он действительно хорошо ко мне относился.
— Я знаю, — говорит она сочувственно.
— Он нашёл меня и спас, а затем дал мне место для жизни и стабильность, которой у меня никогда раньше не было. — Я продолжаю рассказывать ей о своей истории. Большая часть этого была для неё шоком, так как она думала, что я бывшая наркоманка. Когда я подхожу к концу истории и объясняю, как меня буквально выбросили за мусорными контейнерами, слёзы наполняют её глаза. — Пожалуйста, не плачь из-за меня. — Я кладу ладонь на руку девушки и сжимаю её. — Теперь я в порядке. Я нашла Эрика, и всё в порядке.
— И у тебя есть я. У тебя есть Смит. Мы любим Эрика, и, конечно, мы любим тебя, нравится тебе это или нет. И прости, что назвала тебя сукой, но тогда я тебя не знала.
— Всё в порядке. Я тоже назвала тебя сукой.
Мгновение мы смеёмся, и я делаю ещё один глоток вина.
— Ты собираешься прочитать письмо?
— Честно говоря, я не знаю. — Я пожимаю плечами. — Часть меня чувствует, что это прошлое, и я должна забыть об этом.
— Но другая часть?..
— Такое чувство, что я в долгу перед ним за то, что он сделал для меня, по крайней мере, прочитать это — дань ему. Он… он преследовал тебя, но он спас меня, и действительно трудно разделить две его разные личности, понимаешь?
— Да, — соглашается Мелли.
— Я понятия не имела. Я имею в виду, конечно, он был… странным. Боже, эти чёртовы куклы, которые он коллекционировал. У меня от них мурашки по коже. — Я смеюсь при воспоминании о том, как я избегала смотреть на фарфоровых кукол, которые были разложены по всей гостиной. — Он много работал, и я думаю, я никогда точно не знала, чем он занимался, потому что он всегда был уклончив. Но у меня была крыша над головой, и он был добр ко мне, так что я не обращала внимания на многие его странности.
— Когда Ричарда арестовали, я была совершенно не против жить одна. Я вообще покончила с мужчинами. На самом деле, я пыталась быть независимой ещё до того, как появился Эрик. Но он заставил меня понять, что рисковать, чтобы быть счастливой, лучше, чем быть одинокой.
Мелли кивает, и в её глазах вспыхивает боль.
— Ага. Я раньше думала, как ты.
Я не спрашиваю её историю, потому что, если бы она захотела поделиться, она бы это сделала. Мы уводим разговор в сторону от тяжёлых тем и наслаждаемся парой часов разговоров о мирских вещах. Девчачьи штучки. К тому времени, как мы выходим из бара, уже почти полночь.
Эрик ждёт меня, и когда я ложусь в постель, он выключает телевизор.
— Хорошо провела вечер?
— Да. — Я держу его руку, перекинутую через мою талию. — Это было весело. Точнее, после кулинарного урока было весело.
— Что случилось на кулинарном уроке?
— Это было ужасно. — Я стону. — Я не умею готовить. Это невозможно, Эрик. Как-то… каким-то образом — я совсем не понимаю, как — я сожгла хлеб, а середина получилось липкой и сырой. Прямо как те блинчики. Думаю, будет лучше, если я сдамся, прежде чем умру от отравления сальмонеллой. Или отравлю кого-нибудь другого.
Его тело трясётся позади меня, и я толкаю его локтём в рёбра.
— Заткнись!
Он перестаёт двигаться, но я всё ещё слышу смех, который он пытается сдержать. Я сама начинаю смеяться и переворачиваюсь на спину.
— Ты обречён. Мне жаль. Я никогда не буду такой женой, к которой ты можешь прийти домой и ожидать вкусной домашней еды.
Его хихиканье почти сразу стихает, и он спрашивает:
— Ты хочешь быть моей женой?
— О, я, эм… Я просто имела в виду… Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.
— Детка, я с удовольствием женюсь на тебе.
Мне приходится прочистить горло, прежде чем я могу ответить.
— Ты женишься на мне?
— Ну, да. Полли, я ведь не просто так обсуждал с тобой своё прошлое и рождение детей, если я не планирую быть с тобой очень, очень долго.
— Ой.
— Как бы сильно я ни хотел надеть кольцо на тебя, я хочу, чтобы между нами не было никаких сомнений, никаких вопросов и никакой неопределённости.
— Ты думаешь, между нами есть неопределённость?
Он вздыхает, и я сжимаю губы, беспокоясь, что моё лицо выдаст слишком много эмоций.
— Я не сомневаюсь в нас. Но я — это я.
— Что ты имеешь в виду?
— Я в некотором роде уже облажался, Поллс.
— Нет, это не так.
Его шея дёргается, и кадык медленно двигается, прежде чем он заговорит снова.
— Я совершенно не скучаю по тому состоянию, когда вливал в себя огромное количество алкоголя, но какое-то время это было для меня проблемой. Сейчас у нас с тобой на карту поставлено гораздо больше, и я не хочу делать что-то, что могло бы поставить это под угрозу. Я никогда так долго не обходился без… и я ещё недостаточно доверяю себе.
— Недостаточно доверяешь себе для чего?
— Я не могу пообещать, что я никогда не… Что мои проблемы не повлияют на тебя так, как они повлияли, когда ты причинила себе боль из-за меня. — Он переплетает наши пальцы и потирает шрам на моей руке большим пальцем.
— Эрик, я доверяю тебе, — обещаю я ему. — У каждого есть что-то, с чем они борются, и…
— Но это моя проблема. Не твоя. И когда я буду уверен, что у меня всё под контролем на сто процентов…
— Откуда эти мысли?
Он проводит большим пальцем по моей щеке, прежде чем перевернуться на спину.
— На днях Смит поднял кое-какую тему.
Я знала это; я знала, что что-то не так, с тех пор как мы были у них дома.
— Я пытаюсь сказать себе, что справлюсь сам, что я просто использовал это как опору и что на самом деле мне не нужна помощь. Но когда Смит заговорил об этом и напомнил, что случилось с тобой из-за меня, я просто…
— Нет.
— Нет что?
— Нет. Смит не должен этого делать. Он не может извергать кучу дерьма, в котором ничего не смыслит, и заставлять тебя сомневаться в себе. — Я сажусь и смотрю на него. Смит пытается быть другом; точно так же, как когда он сказал мне, что если я не собираюсь оставаться с Эриком и принимать его таким, каков он есть, то мне нужно уйти после того, как я вернусь из больницы. Но наши отношения — это не его дело.