Телефонный звонок врезается в предвечернюю тишину, и в трубке раздается мелодичный голосок телеграфистки с почты:
— Тася, это ты?
— Я, Розочка. Что там у тебя?
— Бери лист бумаги и записывай. Алё! Приготовилась? Слушай. «Уездный комитет. Встретились под Комаровским поселком». Дальше... Ты слушаешь, Тася? Дальше следует такой шифрованный текст...
***
Встретились под Комаровским поселком.
К вечеру красные разведчики заметили конный отряд, продвигавшийся прямиком через поле. Впереди отряда ехал человек в английской шинели с голубой нашивкой на рукаве. Всадники молчали. Поодаль от первых хуторов отряд рассыпался по полю — и так, россыпью, всадники поодиночке приблизились с разных сторон к околице. Их встретил вобачий лай. Мальчик, стоявший возле хаты, кинулся в дверь. В ту же минуту в окне показалось озабоченно-любопытное лицо хозяина.
— А можно было б их напугать,— почти шепотом произнес разведчик-комсомолец, и в глазах его сверкнул задор. — Если б выстрелить...
— Не дури, смотри...
И разведчики углубились в лес.
Командир Грай через несколько минут отдал приказ.
— Начинать!
Хутора окружили цепью из-за леса и в сумерках затянули цепь потуже. Двигались околицами, то и дело залегая. Первые посты сняли бесшумно, потом открыли огонь. Округа откликнулась эхом стрельбы. Патриархальное величие зимнего вечера — загадочное молчание леса, белая гладь заснеженных полей, словно пришедшие из народной сказки,— все это разом было разрушено появлением людей. Все слилось в один общий стон: и выстрелы, и эхо их, и лай собак, и всплески лошадиного ржания, и однотонное тарахтение пулемета — в ночь, наугад, лишь бы бить. Среди людской толчеи на разгоряченном коне скакал военком Грай, организуя и вдохновляя первую атаку крушноярской армии, и хоть не все видели его, догадывались, что он здесь, чувствовали его волю и загорались его порывом. В упоении боем стремительно двигались вперед, гнали белых... и утро (мороз, кроваво-алый солнечный восход, окутанный дымкой) застало наших в Комаровском поселке. Деревенская улица вытянулась перед ними молчаливо. Съехались на бугре, на краю дороги. Грай обратился к Кравченко:
— Бери несколько человек да езжай, улаживай. Задержимся тут.
Белых в деревне не было. Прихода красных не заметили, и только церковный звонарь, поняв, кто пожаловал, хотел было ударить в колокола, да взбираться на колокольню не было большой охоты. Он первым и вышел навстречу Кравченко.
— Старшой ваш — где? — спросил Кравченко, сдерживая лошадь.
— Кого? — с хитрецой в левом прижмуренном глазу переспросил звонарь.— Кого спрашиваешь?
— Старшого спрашиваю.
— Не знаем,— отрезал.
— А ты здешний? — вмешался в разговор русоволосый красноармеец.
— Тутошний.
— И не знаешь вашего старшого, старосты?
Звонарь поскреб рыженькую с красным отливом бороденку, опять прижмурил левый глаз, и лицо у него расплылось добродушной улыбкой.
— Так бы и спрашивали. Вонока там,— показал вдоль улицы.— Где березы. Савотейчик Пилип, староста.
Это была новая изба, крытая гонтом, с плотно закрытыми ставнями. Высокий забор окружал ее, и молчаливые — столетние, видать,— березы в зимнем наряде стояли вдоль забора. Кравченко спрыгнул с седла, толкнул калитку; прогремела цепь, подал голос заливистым лаем пес, на этот лай отозвались собаки в соседних дворах, и вся деревенская улица заполнилась им.
Испуганная женщина шмыгнула в сени, клубком под ноги Кравченко бросился пес. Борис оттолкнул собаку коротким «пшел!», вступил на порог избы. У двери встретил хозяин, коренастый пожилой человек с курчавой бородой, и в первую минуту рассмотреть лицо за этой бородой было трудно.
— Пилип Савотейчик — вы будете?
— Мы.
И тотчас засновали босые девичьи ноги — в сени, в кладовку, и друг за другом появились на столе: бутылка настоенной на вишневом листе водки, блины, сыр, сало и моментально затрещало на сковороде, пошло вкусным запахом по избе — вареное, жареное, печеное.
— Хлеб-соль, прошу!
В тот же день, на закате, когда цепкие рождественские морозы брали землю в свои плотные объятья, когда стыл в морозной тишине гул церковных колоколов,— собрался сход всего сознательного населения Комаровского поселка.
И первым вопросом на том сходе был вопрос о хлебе. Полевой телефон, спешно оборудованный в избе Савотейчика, хрипловатым гудением выдавил приказ из города: «Организуйте продразверстку, учитывая обеспечение армии на месте. Город ждет хлеба. Отряд поручаю возглавить Кравченко. Тарас».