— Видишь, лед. Вот здорово!..— швыряет тонкий осколок ледышки в лицо Борису, смеется весело и беззаботно.— А знаешь, вчера волки едва не загрызли...
— Ты уже рассказывал.
— Разве говорил? — растирается полотенцем, и лицо его снова загорается румянцем.— Мог бы и не увидеть меня больше.
— Только и было забот.
— Что-что? Забот, говоришь, больше нет? Неужели? — и полотенце летит в Бориса, и Борис срывается с места, пускается преследовать Станислава.
Да разве угонишься за таким! Пружинистое тело юрко выскальзывает из рук, под ноги Борису валятся ловко подброшенные Станиславом вещи.
— Ну, будет, Стась. Я пасую,— шутя сдается Борис.
— Не-ет! — воинственным голосом.— Была бы забота? Или не было б забот? Ответствуй!
— Была бы, ну, была...
Улыбка победителя на лице Станислава. Он упирается локтями в стол и подпирает ладонями раскрасневшееся лицо, и крупные витки золотых кудрей падают на глаза.
— Я слушаю...
— В районе Большой Рудни, сообщают, неспокойно. Банды чинят зверства, движутся к городу...
— Ну?
Станислава, очевидно, не слишком взволновала новость. Он по-прежнему сидит за столом — спокойный, невозмутимый.
— Весь город на ногах. На фронт, Стась, и тебе идти придется.
— Весь город на ногах? — поднял голову,— А я проспал такую новость! — хлопнул себя по лбу.— Скандал! — срывается с места и хватает в кровати шинель.
— Подожди, не торопись.
— Да чего ж там ждать! Идем.
В уездном комитете шумно и многолюдно. Длинный коридор заполнен народом. Густой гомон стоит в воздухе. Сразу видно, что нахлынули на город тревожные вести, и каждый, услышав их, сам пришел в комитет,— не прийти сюда он не мог. В большом кабинете, где на стенах оборванные обои и кучки окурков на подоконниках, где плавает тяжелое дымное облако — от махорочных цигарок,— сидят на лавках люди, в шинелях, в кожухах, в поддевках. Люди ждут. Приходят новые — и старики, и пожилые, и молодые, отыскивают место себе, вступают в разговор стереотипным вопросом:
— Еще ничего не слышно?
— Ничего.
Станислав задержался в этом кабинете, а Борис скрылся за дверями. Там, за дверями, за большим столом сидит человек лет сорока пяти, лицо у него морщинистое, бледное — эта бледность свидетельствует о бессонной ночи, черные волосы еще больше подчеркивают ее. Войдя, Борис тотчас замечает, что волосы на висках этого человека поседели.
— Ты не спал, товарищ Тарас.
Человек поднял глаза на Бориса, некоторое время смотрит на него рассеянно, и вдруг в углах его губ появляется слабая улыбка.
— Правильно, Бориска, не спал я... Видишь ли... набросал тут...— Он протягивает Борису листок бумаги, испещренный мелкими буквами.— Прочитай, отправь в типографию.
«Граждане, рабочие, красноармейцы! — таким обращением начиналось написанное.— Нашему городу угрожают банды генерала Белова...»
Борис бросил взгляд на товарища Тараса. Тот сидит с прикрытыми глазами и, кажется, дремлет. Но Борис знает — так только кажется. Товарищ Тарас думает, взвешивает что-то. Потом, ощутив на себе, видимо, взгляд Бориса, он вдруг встает, выпрямляет стан, поправляет шинель на плечах, подходит к телефону.
— Квартиру военкома Грая.
Борис вернулся к Станиславу. Люди в большом кабинете оборвали разговоры и устремили взгляды на него, на бумагу, что он держал в руках.
— Еще ничего не слышно?
— Ничего.
Бумага — у Станислава. Он побежал мимо столпившихся в коридоре, прочитав на ходу одно только слово:
— Мобилизация!
Задержался у двери в конце коридора и опять прочитал конец воззвания. Мотнул головой, чему-то улыбнулся, потом резко распахнул дверь, и в лицо волной ударило тепло.
— Товарищ Тася! Напиши это, по поручению Кравченко...
У Таси — пышные светлые волосы, маленький капризный ротик и удивительно большие, неожиданно черные глаза. Она встретила Станислава улыбкой, и Станиславу показалось, будто и вся Тасина фигура озарена этой улыбкой.
— Уф,— покраснел Станислав.— Ну и жарко ж у тебя тут.
— Давай, буду печатать. А ты... Ты грейся.
Она села за машинку.
— Греться? Ну ладно... Тогда разреши рядом с тобой, диктовать буду.
— Диктуй.
Станислав сел рядом с ней, и она склонилась над машинкой. И видит Станислав до боли знакомый нежный виток волос на Тасиной шее. На один миг — пожалуй, совсем неуловимый — все мысли вылетают из головы. Ничего не замечает Станислав, только эту светлую кудряшку, и, даже не прикасаясь, ощущает мягкость ее.
— Ну, диктуй, диктуй.