И тут его поджидал удар.
Человек покачнулся и почувствовал, что, если упадет на этот раз, ему не подняться.
Новый метод провалился.
Найди начало — и ты поймешь многое. Этот крылатый афоризм не вызвал даже и тени улыбки. Человек готов был рвать на себе волосы.
***
Екатерина Неерзон не сразу, но успешно избавляла свою психику от всего того, что внушило ей материнское воспитание, что определялось всеми аксессуарами бытия ее семьи в маленьком особняке на окраине Крушноярска. Коренная ломка психики началась, правда, давно, с первого курса вуза, но процесс перестройки ее, процесс ревизии своих — таких, казалось, устойчивых прежде — доктрин миропонимания длился непрерывно, прогрессируя в последующие годы. Первый удар по этим выпестованным еще на заре юности доктринам нанесла сама жизнь сразу после того, как она вырвалась из-под опеки родителей.
В пестрой студенческой среде первых послереволюционных лет один за другим рушились ее авторитеты, ее идеалы... и взаимоотношения отцов и детей, и понятия добраи чести, и пассивность женщины в социальной жизни общества. Исходя из воспитанных матерью, дореволюционной гимназией, всей средой принципов, она и профессию памеревалась выбрать нейтральную, надклассовую или, по крайней мере, общечеловеческую. Выбор логично пал на медицину. Однако и этот принцип рассыпался в прах, и вот мало-помалу из наивной провинциальной гимназистки стал формироваться общественный тип — не просто врач, а врач советский.
Войдя в новую среду, она через длинную цепь противоречий пришла к сознанию того, что ее работа немыслима вне сложной жизни страны, что не может она вернуться в уютный, но, в сущности, мещанский климат особняка на окраине Крушноярска. Она была молода, любознательна и энергична и эти личные качества решительно отдала своей профессии, делу перестройки общества, членом которого чувствовала себя прочно. Чтобы быть нужной, она стала специализироваться в области профессиональных заболеваний, провела множество опытов по оздоровлению отдельных отраслей металлургической промышленности. Она слыла крупным специалистом, ей доверили создание института, она углублялась в проблемы оздоровления вредных для человеческого организма видов работ, в проблемы организации здоровых условий труда людей тяжелых профессий.
В первые же годы, когда здесь, в пустынной серой степи, энергия человека начала возводить леса мощной металлургической базы для возрастающей быстрыми темпами индустрии страны, она взяла на себя организацию охраны здоровья на комбинате, налаживала работу института, клиники, больницы. Она и впрямь делала большое дело, не только достигая успеха в своей области, но и давая пример десяткам людей своей профессии, которые при одной мысли о том, что им придется работать на голом месте, прибегали к любым средствам, лишь бы не оставлять насиженных мест, не терять приобретенной популярности и пациентов.
Занимаясь установкой вентиляции на коксохиме, Екатерина Неерзон, однако, не забывала и о своей узкой, как она выражалась, специальности: аккуратно, изо дня в день она в определенные часы исполняла обязанности хирурга. Она приходила в клинику в половине первого, надевала белый халат и совершала обход больных, утверждавших совершенно серьезно, что она приносит с собой бодрость и здоровье. Преувеличения в этом не так много: она и на самом деле была воплощением энергии, молодости, здоровья, и многим казалось, что приветливое открытое лицо ее излучает солнечный свет.
Однажды, когда она заканчивала дежурство, в кабинет прибежала санитарка с озабоченным лицом. Неерзон поднялась с кушетки, где только что собиралась немножко отдохнуть, и, не расспрашивая, пошла следом за санитаркой. Привезли больного. Привезли его в автомобиле несколько человек — она узнала среди них начальника эксплуатационной конторы Долматова, поздоровалась с ним, приказала, чтобы больного доставили в перевязочную. Прикрывая за собой дверь, она неожиданно увидела женщину, вопросительно смотревшую на нее и пытавшуюся тоже пройти в перевязочную. С минуту они смотрели друг на друга, и обе старались припомнить, где и когда они могли уже встречаться.
— Узнала,— слегка улыбнувшись, сказала Неерзон.— Вот так встреча! Туда вам нельзя идти. Кто это?
— Это — Кравченко, это... вы, должно быть, слыхали...— торопливо заговорила Тася, и Неерзон увидела. в ее глазах отчаяние и испуг.
— Подождите, позднее.
Больной был в тяжелом забытьи. Осматривая его, Неерзон поняла, что совершилось что-то страшное, что этот стройный и красивый человек стал жертвой преступников. Лишь его исключительная сила и, возможно, еще чрезвычайная спешка преступников спасли этого человека.