Гроб несли мимо больницы. Стон траурного марша ворвался в белую палату, и Кравченко с трудом приподнялся на своей койке. Он огляделся. В палате никого не было. Он, держась за койку, преодолевая боль, спустил ноги на пол. Пошатываясь, приблизился к окну и разглядел лишь наполненные ветром алые полотнища, пламенем рвущиеся над толпой. Он перевел взгляд и заметил красный отсвет на белых стенах палаты. Стиснул зубы и прохрипел:
— Сволочи!
Он снова пробрался к койке, опустился на пол и затих. На лице проступили капли нота. По телу растеклась бессильная усталость. Теряя нить раздумий, он погрузился в сон. Человек спал, и перед его взором плыли багряные отблески.
***
В те дни комбинат переживал напряженные дни. Однажды, накануне очередного выпуска плавки, выяснилось, что в домне номер один обгорел конус и ремонтировать его необходимо немедленно. Технический инженерный совет поставил перед дирекцией вопрос ребром: нужно остановить домну.
Еще совсем недавно комбинат вышел из глубокого прорыва, домны только-только начали выдавать запроектированную норму чугуна, и ремонт первой из них означал новый, катастрофический по своим размерам простой.
— Месяц на ремонт, месяца два на задувку, всего три месяца,— таково было заключение специалистов.
Такое заключение в комментариях не нуждалось. Многие с ним соглашались, а некоторые — их было меньшинство — пытались найти выход из создавшегося положения. Крымкович собрал у себя старых рабочих первой домны и сказал, что верит их опыту. Седые, солидные, сдержанные на слова, они обсуждали слова Крымковича долго и обстоятельно. Тут припоминались все случаи, когда приходилось гасить домны, припоминались разные происшествия, похожие на это, в которых рабочие в свое время разбирались и принимали верное решение. И постепенно на этом рабочем вече родился по-молодому дерзкий план: отремонтировать домну, не гася ее. План исключительный по своей смелости, и некоторых он даже испугал, но Крымкович, умело руководя совещанием, ухватился за идею. Пригласили Неерзон, и она, ознакомившись с планом, сказала, что он осуществим при соблюдении всех требований ее института. Она не дрогнула перед риском. Крымкович увидел в этом надежность плана.
Молча, погруженные в свои тревожные раздумья, расходились старые доменщики от Крымковича.
— Вы разработайте, товарищ Неерзон, эту штуку до завтра,— сказал Крымкович.
— Ладно.
Она собиралась уйти вместе с рабочими, но Крымкович задержал ее.
— Вы верите в успех этой затеи?
Неерзон посмотрела на него, словно не понимая, почему возник такой вопрос. Потом сказала:
— Верю. Только нужно будет взвесить все до малейшей мелочи.
— Многовато риска, полагаете?
— Нет, там, где наука и опыт, риска меньше, чем кажется на первый взгляд. Лишь бы люди прислушивались к указаниям.
— Люди... — машинально повторил Крымкович, не отводя глаз от разложенных на столе бумаг.— Вы ведь и в больнице работаете? — переключился вдруг на иное.
— Будь вы медиком, вы не задавали бы такой вопрос.
— Лихачество! — улыбнулся секретарь.— Ну, а нашего Кравченко мы вытанцуем?
— Вытанцовываем,— слегка улыбнулась Неерзон. — И никакого лихачества, кстати, нет. Почему вы сказали об этом?
На лице секретаря резко обозначились морщины, и ясное обычно лицо его вдруг помрачнело.
— Его бы сюда, первым полез бы в домну. Он прекрасный организатор. Молод еще, силен. Да это так, к слову пришлось. Я слыхал, между прочим, что к нему товарищей не пускают, режим там строгий у вас.
— Как и во всякой больнице.
— Ну, а мы нынче компанией к вам завалимся. Пустите?
— Не знаю.
— Не знаете? — покачал голрвой и улыбнулся снова.— А мы завалимся. Один выбыл из строя, а его так недостает нам! Понимаете?
На летучках обсуждался план смены конуса. Никто не спорил, что простой, домны нанесет большой убыток, но и охотников делать ремонт было не так много. Собрания были короткими, долго рассуждать было некогда, и нужно было определить человека, который станет первым штурмующим. Это слово «штурмовщики» вдруг вошло в обиход, стало привычным и всем понятным — звучало оно то с горделивым оттенком, то с ироническим, то вообще шутливо. Все номера комбинатовской газеты выходили с призывными шапками — кому быть первым, кто станет героем почина. И такие люди нашлись Первым вызвался Вортыленко. Он когда-то был каменщиком и теперь соглашался «тряхнуть стариной». Вторым был комсомолец Свищ.
Вскоре отряд «штурмовшиков» был сформирован.