***
Что вынудило его говорить правду? Что двигало им, когда он направился к квартире Кравченко? Страх? Страх перед тем, что произошедшее рано или поздно, но непременно будет раскрыто? Что самые запутанные узлы все равно распутываются, а тут питка обязательно приведет к нему? Он ведь не нападал на Шалиму, не нападал и на Кравченко, он был только свидетелем. Он смутно догадывался, что в убийстве татарина «кореш» участвовал. Он не знал вовсе, что, сообщая о «кореше», он помогает разоблачить тонко замаскированную вражескую организацию. Он тоже был некогда врагом. В тяжелой, но праведной школе перестройки своего «я», в школе, которая была одновременно и наказанием, он многое постиг и осмыслил. И он в тот вечер, когда встретился с Крымковичем, вдруг до боли отчетливо увидел себя на краю пропасти, понял, что прошлое, от которого он уходил, снова окружает его паутиной преступления, лжи, обреченности. Человеку стало нечем дышать, человек задыхался.
И вот за спокойной, даже нахальной в своей уверенности фигурой бывшего криминальника, того «кореша», перед мозырянином предстал искаженный от предсмертных судорог лик врага.
Распутанная нить вела к Бердникову. На эту нить были нанизаны поочередно все «доблестные» поступки этого человека: и случаи вредительства, и поджог депо, и убийство Шалимы. И враг, на протяжении стольких лет умевший тонко и изощренно скрывать свое истинное «я», существо, казалось, созданное из ненависти и мести, это существо вдруг разом утратило человеческий облик: сломленный, он стал никчемным и растерянным.
Глядя на него, Кравченко вспоминал допрос Станислава Юткевича. Так вот, думал он, что ожидало и того. Бывший его товарищ, друг закадычный, он тоже мог превратиться в Бердникова. Вот такие бердниковы, умело играли Юткевичем, могли сделать его послушным оружием споих рук. И думал Кравченко, трезво проверяя самого себя: нет слепых людей, нет и не может быть людей нейтральных. И, возможно, тогда, когда он присоединил свой голос к приговору, ему неясно мерещился и финал, который ждет Юткевича.
А тут произошел случай, который своей исключительностью вовсе развеял все сомнения Кравченко. Однажды вечером, когда он сидел возле открытого окна, охваченный глубоким раздумьем, пришла Екатерина Неерзон. Она заметно волновалась. Обычно такая спокойная и выдержанная, она теперь и не скрывала волнения. Кравченко поднялся ей навстречу.
— Что с вами?
Она смотрела на него широко раскрытыми доверчивыми глазами. Она как бы проверяла Кравченко. Он так же прямо посмотрел на нее.
— Я пришла сказать, товарищ Кравченко, что инженер Бердников... это... это полковник Масловский!
Кравченко сделал шаг к ней.
— Вы понимаете, меня пригласили на экспертизу — он прикинулся больным,— и я узнала его.
— А где вы встречались с ним прежде? — чувствуя, что волнуется, спросил Кравчепко.
Неерзон опустилась на стул и тихо ответила:
— Это было давно... в Крушноярске, на квартире моего отца, доктора Неерзона.
— Доктора Неерзона... — в унисон ей повторил он.
— Город заняли отряды генерала Белова. Однажды вечером к нам пришли двое военных. Один из них был Масловский. Он очень переменился с той поры, но я узнала его по одной маленькой подробности. А второй...
— Второй?
— Я не помню его фамилии... Только помню... Я, знаете, была наивной девчонкой, едва гимназию окончила... Мне этот второй военный очень нравился.
В эту минуту дверь отворилась и с виноватым выражением на лице вошел Славка. Золотистые волосы, тонкие черты лица мальчугана, глубокие и не по-детски лукавые глаза — все это Неерзон видела сейчас как бы впервые. Она перевела удивленный взгляд на Кравченко и почему-то виновато сказала:
— Это не ваш сын!
Кравченко встрепенулся, решительно подошел к Славке.
— Что тебе нужно?
Мальчуган покраснел и опустил глаза. Длинные ресницы вздрагивали. Он просительным тоном сказал:
— Я хотел... я хотел послушать тетю, она рассказывает интересное.
— Иди, тетя расскажет потом тебе... Иди...
Славка неохотно повернулся и вышел. Кравченко взглянул на Екатерину Неерзон и улыбнулся ей широкой открытой улыбкой.
— Вторым был Станислав Юткевич, отец этого мальчика. Так мы с вами — земляки?
— Получается, что земляки.
Кравченко засмеялся. Он пожал Неерзон руку и по-товарищески заметил:
— Не удивляйтесь. В жизни бывают странные, но вместе с тем и самые обыкновенные вещи. Это был мой товарищ, а потом он стал товарищем Масловского. И моим врагом. И радостно мне, дорогой доктор, что мы все же скрутили их, наконец скрутили!