И он энергичным жестом разрубил воздух.
...А жизнь на комбинате била ключом. Домны давали очередную плавку. Аммонал рвал руду. Сигнальные гудки врывались в симфонию привычного гула стройки. Фейерверки электросварок взлетали в воздух и рассыпались букетами искр. Над батареей коксохима поднималась разноцветная дымовая завеса. То гасли, то вновь загорались огни на горе. Откуда-то из-за бараков неслась песня. Выводил мелодию тенор. Веселую, молодую, раздольную. Звуки вокзала вторили песне октавой ниже.
Кравченко набирает полную грудь воздуха. Он слушает вечернюю музыку земли и, как тонкий знаток ее, отличает одну мелодию от другой, одну тему от иных. Он улыбается. Он напружинил мышцы рук, ощущая силу в них. Он словно изготовился для удара по своему невидимому противнику, для сильного и уничтожающего удара.
1932-1934 гг.
Перевод Бориса Бурьяна.