– Подарить? Ну нет… Я продаю эти цацки ребятишкам из «Винсента». А мне… мне нужен один хороший спортканал и стерео – музыку слушать. Ну, ты знаешь: Вальтер Азиз, Номан Ханна.
– Понятно… а где… – Никола запнулся. Он не знал, как правильно назвать «штуку».
Габбе не сдвинулся с места.
– Зачем мне снимать видео телефоном? Зачем мне все эти продвинутые игры? Одни нервы… Я уже наелся. С меня хватит. Ты понял?
– Понял, понял. Вам не нужен новый телефон. Вполне можно обойтись и старым.
– Как тебе сказать… внуки все время посылают эти чертовы картинки. Как не посмотреть…Только снимают все что ни попадя – жратву, собственные ногти, одежку, кофейник с кофе…
Габбе отпер дверь в одну из спален. Для этого пришлось выкопать ключ из цветочного горшка.
В комнате никакой мебели, кроме двуспальной кровати и встроенных шкафов. Старик открыл дверцу шкафа. Там в два ряда стояли большие картонные коробки, совершенно одинаковые, с надписью: «Ящик для переезда».
Никола помог вытащить эти ящики. Составили их на полу. Габбе взялся за ручку, которую Никола ни за что бы не заметил – одна из частей деревянной рамы оказалась ручкой. Вот оно что… За задней стенкой гардероба – тайник.
В тот раз было по-другому. Тогда Габбе просто вручил им тяжелый пакет.
Ничего подобного Никола никогда не видел. Если бы его взяли сейчас… он получит такой срок, что выйдет на свободу ровесником Габбе.
На стене висели «штуки». Два «Глока-17», три «АК-5», «калашников», несколько пистолетов «ЗИГ-Зауэр», «Мини-Узи». На полу коробка – то ли с динамитом, то ли с пластидом. И венец всего – какое-то зеленое сооружение, похожее на кусок канализационной трубы с рукояткой.
– А это еще что? – стараясь выглядеть непринужденно, спросил Никола.
– «Карл Густав», – ухмыльнулся Габбе. – Базука. Лучшая в шведской армии. Исак брал у меня такую штуку, когда эти фраера из Стокгольма пытались пустить здесь корни.
Никола знал, о чем идет речь. Два трупа и четыре взорванных машины.
– Я посчитал, тебе будет интересно посмотреть мое хозяйство.
Николу начало тошнить. Он должен взять два пистолета и ничего больше. Никаких базук.
10
Он раньше только один раз был у Эмили. В середине дня. А сейчас, вечером, в квартире творилось черт те что. Одежда брошена на кухонные стулья, точно как у известного дизайнера… забыл фамилию этого жулика. Колготки на полу в холле, а на кухонном столе газеты и журналы вперемешку с хлебными крошками и немытыми кофейными чашками. Тедди удивился – никогда не думал, что Эмили может допустить у себя в доме такой бардак. Но запах, ее запах, что он отметил в лифте, остался. У Тедди редкостное обоняние: запах человека для него уникален, как ДНК.
Наверное, только что из душа, волосы еще влажные.
– Извини за беспорядок, – сказала она. – Сделала попытку собрать газеты, махнула рукой и засмеялась. – Я в процессе перестройки. Переделываю квартиру.
– Переделываешь? И что будет?
– Я пошутила. Извини. На работе уйма дел, не хватает времени прибраться.
Она выжала тряпку и протерла маленький круглый кухонный стол.
– Что-нибудь выпьешь?
– У тебя виски есть? – Он почувствовал неловкость: не понравилось, как прозвучал вопрос.
– Виски нет. Есть портвейн, коньяк и джин.
– Тогда коньяк.
Эмили залезла на стул и достала бутылку из шкафчика над холодильником. Он обратил внимание, что ногти на ногах не накрашены. Коньяк был не из дорогих, и бокала подходящего у нее не нашлось. Но вкус неплохой. Скованность через пару минут как рукой сняло.
Собственно, почему он должен смущаться? Это, в конце концов, ее предложение – встретиться у нее дома. То, что они не могли встретиться в адвокатуре, понятно. Но почему сын Матса Эмануэльссона назвал его имя? «Попроси Тедди понять». Что он должен понимать?
– Ты можешь зайти ко мне домой? Надо поговорить, – сказала она.
– Последний раз, когда мы виделись, ты была не особенно расположена к разговорам.
– Перестань… что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду лифт в конторе. Несколько недель назад.
– Ты тогда тоже слова не сказал. Но сейчас другое дело. Мы с тобой оказались в одной лодке.
Она права. В одной лодке. Их связал Беньямин. А у Тедди к тому же чудовищный долг перед семьей Эмануэльссон. Вечные угрызения совести.
Он осторожно прислонился к закругленной спинке стула. Стул заскрипел так, будто собрался тут же развалиться под его тяжестью.
– Хорошо… В каком порядке будем говорить?
– О чем ты? Какой порядок? Расскажи мне, в чем дело, а потом помоги – завтра будет решаться вопрос о мере пресечения.