О, господи.
— Анастейша?
— Да, точно. А сейчас я вас осмотрю, если вы не возражаете, мистер Грей. И больше никаких разговоров!
***
— Вот так, моя тыковка. Держи печеньку, посиди пока тут. А почитаем мы чуть позже.
Тихий нежный шёпот Аны звучит так приятно, а бессмысленные ответы Тедди, на удивление такие же тихие, даже заставляют улыбнуться. Они здесь. Со мной.
— Эй, привет, — хриплю, лишь только раскрываю глаза, и Ана громко вскрикивает, явно не ожидав меня.
— О, боже! Я еще не была у твоего доктора, я даже не знала, что ты очнулся…
— Еще ночью, но уснул. Как ты?
— Теперь хорошо. Хоть и жутко зла на тебя, что ты не разговаривал со мной почти неделю! — Ана широко улыбается, стирая небольшую слезинку, и я вытягиваю к моей девочке руку, предлагая осторожные объятия.
— Сломаны ребра, травма головы… Руки и ноги в порядке, вроде. Внутренние органы тоже. Жить буду, малышка. Жутко хочу обнять Тедди, поесть и услышать предысторию.
— Я позову доктора и найду еды для тебя. Держи Тедди и исполняй свои мечты.
Теодор обижен на меня!
Внимательно смотрит на меня, но не дает себя обнять и недовольно кричит, когда я пытаюсь прижать его к себе.
— Прости, мой маленький. Я не собирался бросать тебя надолго, но я должен был так поступить. Не обижайся. Пожалуйста, Тедди. Я люблю тебя, — и люблю настолько сильно, что игнорирую адскую боль в ребрах, лишь бы прижать моего мальчишку к себе и сладко поцеловать в пухлое личико, на котором начинает сиять улыбка. — Вот так, мой маленький. Главное, что ты в порядке. Я очень сильно люблю тебя, сынок.
В ответ Тедди обнимает меня за шею, замерев, и я успокаивающе поглаживаю его по спинке. Я чувствую, что он был напуган, и до сих пор напуган, но чертовски рад, что я снова с ним. Хнычущий комок тоже любит меня.
Ана отвлекает Теодора, пока врач снова осматривает меня, но не может сама оставить нас, оторвать взгляд от меня. Рассматриваю мою девочку и замечаю то, что одета она не просто в футболку, а в мою футболку, и она этого совершенно не смущается.
— Начнем интенсивное лечение, и через пару недель вы будете на ногах, мистер Грей. Но ребра будут долго болеть. Сейчас нужно сделать некоторые исследования, это надолго, так что отправили бы вы вашу симпатичную семью домой… Меня они не слушают, — доктор Роджерс хмурится, подарив тяжелый взгляд Анастейше, и она закатывает глаза, отворачиваясь от нас.
— Ана, вы ведь сможете приехать вечером.
— Я хочу побыть с тобой… — выразительно смотрю на неё, но не могу подавить улыбки, и она примирительно поднимает ладошки, как бы не хотела возразить. — Мы можем пойти гулять, но мы вернемся через пару часов. Я как раз позвоню твоим родным. Пошли, тыковка. Твой папочка не рад нам.
— Ана!
Девушка уходит, забрав с собой Теодора, проигнорировав мой возглас, и я устало растираю щеки. Чёрт, я не хотел её обидеть!
— Не переживайте, мистер Грей. Она просто действительно по вам скучала… Я вам позволю побыть вдвоем вечером, — доктор понимающе улыбается, убирая свой планшет в кейс. — Медсестра возьмет у вас кровь, необходимо сделать МРТ и ещё один рентген. Но последнее будет больно…
— Доктор Роджерс, а что с той машиной? Что именно произошло?
— Машина, в которую вы влетели — все пассажиры в порядке. Машина, которая вас задела — увы… Женщина была пьяна, уснула за рулем. И это просто чудо, что у вас не лобовое столкновение вышло, не выжили бы ни вы, ни ваш сын. Его всего обследовали, под контролем доктора Тревельян, он в полном порядке.
— Он у меня крепкий мальчишка. Спасибо, доктор.
***
Теодор крепко спит в своей коляске, установленной в углу палаты, а наша новоиспеченная «мамочка» игнорирует мои попытки отобрать у неё ложку, и сама кормит меня, ни слова мне не говоря. Будто так и должно быть. Но я чертовски голоден, потому не возражаю.
Я немного шокирован тем, что всё закончилось так хорошо. Мне кажется, у меня был бы инфаркт, если бы я очнулся и узнал, что Тедди пострадал, даже незначительно.
— Я так рада тебя видеть, Кристиан. Я очень испугалась, а Теодор первые два дня от еды отказывался, был в стрессе. Пришлось подкармливать его печеньем и молоком, поэтому теперь он немного разбалован. Зато был сыт, я не могла позволить ему голодать.
— Я голодал в детстве, — ложка с десертом замирает у моего рта, а глаза Аны наполняются слезами и… злостью? — Мою мать нельзя было отнести в категорию «благополучный родитель», поэтому… Знаешь, я ненавижу горох. Особенно замороженный. При этом, однажды Грейс прибежала на страшный грохот с кухни, где был я. Свалился с табуретки, когда воровал из морозилки этот чертов горох. Нашла залежи в моей комнате. И я так злился на себя, когда думал, что она плачет из-за меня, что это я её расстроил. Из-за меня, но совсем подругой причине.