– Но ты же знаешь, с маленькими детьми у меня никакого опыта.
– Не велика наука, – поморщился Юра. – Ника объяснит и покажет. А родной человек, я думаю, всё ж лучше, чем чужая тётка. Посмотришь Стокгольм, развеешься. Что ты тут потеряешь, кроме этой твоей работы, – он покачал головой и разгладил усы. – Надо было сразу ко мне обратиться. У одного моего сотрудника жена в переводческом бюро то ли соучредителем, то ли совладелицей. Ну, не знаю, как правильно сказать. А работа у них есть всегда. Но это, когда вернёшься.
Юра уже решил за меня, что я еду. А я и не возражала. И даже не стала ему объяснять, что на зарплату переводчика не проживёшь. Разве что на доходы соучредителя.
Юра работал начальником проектного бюро, всю жизнь занимался неспешной работой и обзавёлся привычкой жить, говорить и думать спокойно, не спеша, но обстоятельно, вникая в детали. За ожирение и букет сопутствующих болезней он был обязан этому своему спокойствию и не в последнюю очередь – сидячей работе.
Вернулась с прогулки Тамара.
– Лора согласна! – доложил ей Юра.
– Я не сомневалась, – буркнула Тамара, раздеваясь в прихожей. – Лентяй твой братик, – припечатала она, проходя мимо кухни в ванную. – Купила ему собаку, чтоб он её выгуливал и жир протрясал, а он и это дело на меня свалил.
– Хорошего человека должно быть много, – попыталась я вступиться за Юру. Но Тамара, недослушав меня, грубо рявкнула на Лёлика:
– Марш в ванную, грязнуля!
Вышколенный Лёлик, поджав хвост и повесив нос, покорно засеменил в ванную за хозяйкой.
Я распрощалась с Юрой. Мы обнялись в прихожей, я прижалась к его большому и мягкому плечу и чуть не разревелась.
Как хорошо, что у меня есть двоюродный брат! Как хорошо, что я не одинока и могу опереться на его надёжное плечо.
Через месяц после того разговора я уже оформляла визу, и через два месяца отправилась в Стокгольм.
***
И вот, по воле Вероники, а по-семейному Ники, я в стокгольмском аэропорту Орландо. После моргающей, бормочущей и бьющей по глазам рекламы в Шереметьево его голые стены с чёткими указателями оказались первым приятным впечатлением. Полупустые залы и отсутствие московской сутолоки даже удивили. А тоже ведь столица!
За окном автобуса такой же снежный пейзаж, как и под Москвой. Но вот замелькали заснеженные скалы с корявыми сосёнками и берёзками, и я ощутила себя, наконец, на скандинавской земле.
Чем дальше от Орландо удалялись мы с Никой, тем меньше встречалось людей. В пригородах ни души. Машины только на автостоянках. Замершие на праздники заводы. На одном заборе по-шведски написано от руки: "За социализмом – будущее". Интересно, что представляет собой шведский социализм, плавно выросший из капитализма без революций и потрясений?
Пригороды незаметно перешли в один большой жилой массив. Скромные домики, домики и домики. Ника называла их виллами. Они выглядели в основном, как наши дачки восьмидесятых годов с ломаными крышами. Надо полагать, на подобной вилле однажды поселилась Пеппи Длинныйчулок.
Вот он, Стокгольм двадцать пятого декабря. Пустые тротуары, пустынно, куда ни глянь, словно после нейтронной бомбы. Изредка проезжает по одной машине и ещё реже, словно летучие голландцы, проплывают пустые автобусы-гармошки. В наших городах, за исключением Москвы, такие монстры давно перевелись. Их заменили юркие газели да тесные пазики.
Выйдя из автобуса, в котором всё же было несколько человек, мы оказались в абсолютно безжизненном городе. По переменке мы тащили за собой чемодан, и его ролики в тишине прямо-таки громыхали по брусчатке, посыпанной битым гранитом.
Из широченных окон Никиной квартиры на девятом этаже я пыталась наблюдать за жизнью Стокгольма, но почти никакой жизни так и не увидела ни двадцать пятого декабря, ни двадцать шестого, ни позже. И вдруг в новогоднюю ночь вся панорама, доступная глазу на десятки километров, расцветилась фейерверками. Часов в десять вечера, словно сказочные тролли вылезли из гранитных скал, устроили фейерверки чуть ли не на каждой вилле в течение четырёх часов, и снова спрятались под толщей гранита.
А виллы начинались сразу за Никиным домом и тянулись на север, запад и восток до самых окраин города. Некоторые без причуд украшены скромными жёлтенькими гирляндами. На узеньких улочках, петлявших между виллами из-за неровного скалистого рельефа, тоже не было ни души. Нет, это не Рио-де-Жанейро. Что за деревня? Куда я попала? Где хвалёное скандинавское Рождество?