Вадим никогда не пытался понять свою страсть к полной луне. Он просто любил смотреть в круглое лицо небесного тела, его радовал этот мерцающий холодный свет.
Для читателей Вадим Козырев придумывал гораздо более цветистые объяснения. В своих интервью он говорил, что полная луна — последний оплот света в ночной мгле. Тьма пожирает луну раз в месяц, но луна отвоевывает свое неустанно, раз за разом. Иногда Козырев сочинял еще что-нибудь романтическое на эту тему, но правды не говорил никогда.
Второй фишкой писателя Козырева были описываемые им в каждом новом романе порождения той самой тьмы, которой противостояла луна. Монструозных тварей он создавал очень убедительными, очень пугающими. Их тела пульсировали и змеились, их лапы когтями впивались в тела жертв, а зубы рвали плоть. Остановить их было невозможно, они воплощали в себе вечное зло.
А вот про чудовищ Вадим никогда ничего не говорил, ни в каких интервью. Он знал, что описывает их умело, потому что хорошо понимает природу ужаса.
В издательстве тоже считалось, что описания ужасов и приключений у Вадима Козырева получаются великолепно. Он был лидером продаж в жанре фэнтези пять лет подряд. Правда, с тех пор прошло уже полтора года.
Слишком ранний успех вреден для писателя, считал редактор Вадима. Козырев не спорил с ним, так как его мысли были заняты другими проблемами. Но отчасти — даже не будь в жизни молодого писателя этих самых других проблем — редактор был прав.
Вадим Козырев едва успел окончить филологический факультет местного университета, когда вышла в свет его первая книга. Еще не о Принце Сталье, а о монстрах Золотой Галактики, с которыми сражались пять отважных друзей-рыцарей. Межгалактических рыцарей, если кому-то непонятно. Сюжет был запутан до крайности, персонажи выражались исключительно штампами, законы физики (земной и небесных тел) попирались, а язык романа был тяжеловесен и претенциозен. Но на волне популярности фэнтези Козырев был встречен читателями совсем не плохо.
Успех пошел на пользу — уже следующий роман, начинавший трилогию о Принце, во всех смыслах стал шагом не только вперед, но и вверх. Стиль молодого автора изменился в лучшую сторону, персонажи ожили, сюжеты стали стройными и логичными.
Постепенно вышла вся серия о Сталье: два отдельных романа и сборник рассказов. Каждая книга была переиздана в твердой обложке и неплохим тиражом, сюжет одной повести был взят в качестве основы для сценария полнометражного художественного фильма, а издательство предложило Вадиму Козыреву собственную серию.
Именно в этот момент Вадим забил на все.
Казалось бы, нет причин для застоя. Гонорары стали оправдывать вложенные труды, его имя прозвучало — если и не в высоких литературных кругах, то уж на форумах поклонников фэнтези точно. Вадим Козырев со своим Стальей попал в тройку самых обсуждаемых в Рунете авторов. Читатели писали ему письма, его интервью появлялись уже и в федеральных изданиях…
Кое-что в последнее время он все-таки написал. Это было не фэнтези, скорее роман ужасов в стиле Стивена Кинга. Причем Вадим сделал два варианта своего романа. Один писался только ночами и еще в феврале отправился в издательство. А второй он доработал только вчера и никуда отправлять не собирался. Это был вариант романа, написанный строго к случаю, уникальное нетиражируемое произведение для одного-единственного читателя.
Вадим обернулся к луне, чтобы взять с подоконника свой мобильник, и снова набрал номер жены. Она не отвечала. Это был тридцать третий его звонок на ее номер за эти несколько часов.
Если бы Злата ехала в такси, то услышала бы свой мобильный. Звонком у нее служила песня про небеса. Кажется, Меладзе. Вадик не раз потешался, услышав протяжное и приторное «Небеса-а, моя отрада», и отзывался:
— Да, Господи, слушаю тебя!
Злата никогда его веселья не разделяла. К музыке и религии она относилась трепетно.
Вадик отключил мобильный, подошел к турнику, закрепленному в узком коридоре — от стены и до стены.
Веревка была уже привязана.
Вадик снова набрал номер телефона Златы.
— Вадя, я еду! — ответила она, не дожидаясь его вопроса. — Еду, жди!
Он прошел в комнату, взял приготовленные заранее блокнот, ручку. Написал строки, проверенные сто раз:
«Снова полнолуние, я больше не могу. Злата, прости меня за все».
Посмотрел на часы, положил записку на середину полированного журнального столика. Злата была аккуратисткой, столик был натерт полиролем так, что его поверхность мерцала в полутьме, словно маленькое озеро.