Легкая улыбка тронула мои губы. Я даже иронично хмыкнула. Поскольку я пишу о преступлениях и насилии, мои поклонники нередко демонстрируют извращенное чувство юмора. Я получала угрозы, выразительные рисунки и даже сообщения от людей, утверждающих, что совершили убийства в духе тех, которые были описаны в моих романах. Но все же это письмо я решила сохранить. Столь оригинальное послание я еще не получала.
Я еще раз перечитала письмо, однако теперь у меня возникло неприятное ощущение, вызванное в первую очередь тем, что автор продемонстрировал определенное знание расположения моего поместья. Кроме того, разделочного ножа на кухне действительно не оказалось. Аккуратно сложив письмо, я убрала его в задний карман джинс-бойфрендов и спустилась с крыльца к тропе, ведущей к озеру.
***
Солнечные лучи пробирались сквозь дымку, раскрашивая горизонт на западе потеками пролитой краски. Я постояла на берегу озера, глядя на лакированную водную гладь, насыщенную сочными оранжевыми, темно-красными и пурпурными тонами. Казалось, столкнулись вместе два заката.
Вопреки здравому смыслу я двинулась вдоль берега на юг и вскоре уже ступала по шуршащему пологу листвы. Пройдя около одной восьмой мили, остановилась. Под ногами, среди россыпи розовых цветов горного лавра, я увидела маленький красный флажок, закрепленный на куске ржавой проволоки, воткнутом в землю. Флажок трепетал на ветру, дующем со стороны воды, несомненно, это шутка, подумала я, и чертовски хорошая.
Я разгребла опавшую листву, окружающую отметку, и у меня гулко заколотилось сердце. Земля под флажком была плотно утрамбована — нетронутая почта выглядит совсем не так. Когда я убрала все листья, моему взору открылся даже частичный отпечаток ноги. Сбегав в дом, я вернулась с лопатой. Поскольку земля уже была перекопана, первые полтора фута, прямо под отметкой, дались мне легко. На глубине двух футов острие лопаты воткнулось во что-то мягкое. У меня замерло сердце. Отбросив лопату, я упала на четвереньки и принялась разгребать землю руками. Мне в нос ударило зловоние, и, по мере того как я копала, оно становилось все сильнее.
Мои пальцы наткнулись на плоть. В ужасе отдернув руки, я отпрянула от ямы. Поднявшись на ноги, уставилась на лодыжку цвета кофе с молоком, едва проступающую под тонким слоем земли. Запах разложения стал невыносимым. Дыша только ртом, я снова взялась за лопату. Когда тело полностью открылось и я увидела то, что сделал с человеческим лицом месяц пребывания в земле, меня чуть не вывернуло на пожухлую листву. Изучая жуткую работу серийных убийц, для своей работы, я осмотрела бесчисленное количество изуродованных трупов. Но еще ни разу мне не приходилось вдыхать запах разложившейся в земле человеческой плоти, видеть насекомых, копошащихся во влажных полостях…
Совладав с собой, я зажала ладонью рот и нос и снова заглянула в яму. Лицо было обезображено до неузнаваемости, но тело, несомненно, принадлежало невысокой девушке, слегка пухленькой. На ней была футболка, когда-то белая, теперь же перепачканная кровью и грязью. На груди в ткани зияла большая дыра, как раз напротив сердца. Обрезанные джинсы закрывали ноги до коленей. Снова спустившись на четвереньки, я задержала дыхание и протянула руку к карману. Ноги убитой раздулись, распухли, и мне с большим трудом удалось просунуть руку в узкие джинсы. Ничего не найдя в первом кармане, я перешагнула через яму и проверила второй. Засунув руку внутрь, вытащила листок от «гадального печенья» и откинулась назад, жадно вдыхая полной грудью свежий воздух. На одной стороне был записан номер телефона, на другой — «В ЭТОМ ГНИЛОМ МИРЕ ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ ЦВЕТОК».
Через пять минут труп вместе с флажком был снова зарыт в землю. Я принесла с берега осколок гранита и установила его на примятую землю. Затем вернулась в дом. Времени было без четверти восемь, и небосвод уже погас.
Два часа спустя, сидя на диване в гостиной, я набрала номер телефона, написанный на листке. Все двери в доме были заперты, горел почти весь свет, а на коленях у меня лежала холодная гладь кольта M1911.
В полицию я не позвонила только по одной веской причине. Возможно, утверждение о том, что на убитой есть моя кровь, было ложью, однако разделочный нож пропал уже несколько недель назад. Поиски Лизи Райд, которые велись управлением полиции Шарлотта, занимали ведущее место в выпусках новостей. Если ее труп будет обнаружен в моих владениях, если выяснится, что она была убита моим ножом — возможно, с моими отпечатками пальцев, — этого будет достаточно, чтобы предъявить мне официальное обвинение. Я изучила достаточное количество судебных процессов по убийствам и прекрасно это понимаю.
Услышав в трубке первый гудок, я подняла взгляд на сводчатый потолок гостиной, посмотрела на черный рояль, на котором в детстве любила играть, на мраморный камин, на разрозненные произведения искусств, украшающие стены.
Второй гудок.
Я скользнула взглядом по лестнице, поднимающейся к открытой галерее второго этажа, и закрыла глаза. Вспомнила вечеринку, устроенную всего неделю назад: гости смеются, говорят о политике и о книгах, заполняя тишину моего дома.
Третий гудок.
Мой взгляд упал на фотографию нашей семьи: отца, матери, моей старшей и меня, сделанной три года назад. Именно тогда я и съехала от них. И чтобы мне не было так одиноко, решили сделать фотографию, ведь они решили остаться в Лондоне.
Четвертый гудок.
— Ты видела труп?
Судя по всему, неизвестный говорил, обмотав телефон полотенцем, из-за чего его голос казался приглушенным и нельзя было с точностью сказать, сколько ему лет. Но я могу с уверенностью заявить, что в его голосе не было ни чувств, ни колебаний.
— Да.
— Я выпотрошил ее твоим разделочным ножом и спрятал нож у тебя в доме. На нем полно твоих отпечатков пальцев. — Неизвестный откашлялся. — Четыре месяца назад доктор Со делал анализ твоей крови. Пробирка потерялась. Помнишь, тебе пришлось приходить снова и сдавать кровь еще раз?
— Да.
— Я украл пробирку. Часть ее содержимого — на белой рубашке Лизи Райд. Остальное — на других.
— Каких других?
— Я делаю всего один звонок — и ты проводишь остаток своих дней за решеткой, а то и получаешь высшую меру.
— Я только хочу…
- Замолчи! Ты получишь по почте билет на самолет. Готовься к вылету. Возьми с собой одежду и туалетные принадлежности и больше ничего. Прошлое лето ты провела на Арубе. Скажешь своим друзьям, что опять отправляешься туда.
— Откуда вам это известно?
— Я много чего о тебе знаю, Энди.
— У меня выходит книга! — взмолилась я. — Назначены встречи с читателями. Мой литературный агент…
— Солги ей что-нибудь.
— Она не поймет, если я уеду просто так.
— Пошли Оливию Марис к черту. Ты солжешь ей ради собственной безопасности, ибо если только у меня появится тень подозрения, что ты захватила кого-нибудь с собой или кто-то знает правду, ты отправишься в тюрьму или умрешь. Я гарантирую одно или другое. И надеюсь, что у тебя хватит ума не отслеживать этот номер. Телефон краденный.
— Как я могу быть уверена в том, что со мной ничего не случится?
— Никак. Но если после телефонного разговора с тобой у меня не будет абсолютной уверенности в том, что ты полетишь туда, куда я скажу, я сегодня же позвоню в полицию. Или навещу тебя, пока ты будешь спать. Тебе лучше убрать свой кольт.
Вскочив с места, я стремительно развернулась, сжимая кольт в руках. В доме стояла полная тишина, только колокольчики на столе тихо позвякивали, качаясь на ветру. Я выглянула в большие окна гостиной на черное озеро. Мой взгляд прошелся по траве и опушке леса, но было слишком темно, и мне ничего не удалось разглядеть.
— В доме меня нет, — сказал неизвестный. — Сядь!
Я почувствовала, как у меня внутри вскипает что-то — злость и страх, бешеная ярость, порожденная несправедливостью.
— Я советую тебе не поясничать. Ведь, сомневаюсь, что тебе понравится мой визит к Лэйле.
— Даже не вздумай впутывать во все это Лэйлу!
— Именно поэтому Энди, скажи, что сядешь на этот самолет. Скажи так, чтобы мне сегодня ночью не пришлось навещать твою драгоценную и единственную лучшую подругу.
— Я сяду на этот самолет.
В телефоне раздался щелчок, и связь оборвалась.