И он знал точно, что в этот момент будет рядом и не подпустит даже близко властителя Грана. Что никто не посмеет прикоснуться к Мир, что не будет ни пожаров в Лесном Краю, ни войны на Лысом Взгорье, ни девичьей комнаты, превращенной в тюремную камеру.
Я заберу ее из замка через пару лет, думал Стократ. Пусть только подрастет. Не носиться же мне по свету с грудным младенцем.
За эти годы я что-то придумаю, думал Стократ. В конце концов, человеческая жизнь тоже конечна. Почему мы так удивляемся, узнав, что конечен Мир?
До конца света еще много времени, думал Стократ. Еще пока она повзрослеет. Еще пока постареет. Я позабочусь о том, чтобы до последнего дня своего она была в безопасности, и никогда ничего не боялась, и была любима…
Он шел, впервые чувствуя облегчение, и не задумывался о том, что судьба не открывается никому.
Даже тем, кто вершит судьбу Мира.
II
– Где эта девочка теперь, что с ней стало?!
Потрескивал огонь. Внутри светлого круга было спокойно и тепло, снаружи, за границей света и тени, помещался смертельно опасный лес, и это был образ мира, понятный всем людям, но чужой для Стократа. У него не было теплого дома, он никогда не чувствовал себя в безопасности и никогда не боялся темноты.
– Она жива, – сказал Стократ. – Иначе мы с тобой не разговаривали бы… Сейчас ей восемь лет. Она играет с мальчишками, бегает, лазает по деревьям, этот ребенок совсем не похож на ту девушку, которую я помню… Я смотрел, как она возится на берегу реки, и каждую минуту у меня сердце лопалось: она может упасть в воду и утонуть. Свалиться с дерева и сломать шею. Лошадь может наступить на нее. Мальчишки, с которыми она играет, мастерят игрушечные мечи и могут ее поранить.
– Ты был на землях Гран? – спросила старуха.
Стократ кивнул.
Старуха восседала у огня – не готовила ужин, не подбрасывала поленья и даже, кажется, не грелась. Она сидела у огня, как будто светлый круг от костра был единственным местом в мире, где ее еще терпели; Стократ помещался по другую сторону костра на широком низком чурбачке. Носки его сапог дымились, высыхая: весь день он шел по мокрому лесу, перебирался через болото, вброд переходил речушку. Старуха жила далеко от людей: отчасти потому, что не любила их. Отчасти потому, что они ее ненавидели.
– Ты хотел забрать девчонку, – сказала старуха.
Стократ кивнул снова:
– Хотел. И хочу. Мне очень хочется увезти ее… и запереть. Спрятать ото всех. Чтобы она жила одна в какой-нибудь берлоге, не видела никого, кроме меня, и так росла. Мне очень хочется обшить подушками стены ее комнаты, укутать девчонку ватой, связать ради ее безопасности… Когда я понял, как сильно мне этого хочется, я бежал оттуда сломя голову. Послушай: что же мне делать?!
Старуха долго молчала.
Когда огонь стал угасать, она положила на дрова полено, похожее на скрюченную подагрой черную руку:
– Создатель либо смеется над нами, либо сам не знает, что творит… Что за насмешка такая – записать судьбу Обитаемого Мира на коже одной девчонки!
Стократ посмотрел в небо. Искры летели вверх, но высокие облака делали небо непроницаемым.
– Зачем? – старуха сжала губы. – Что за проклятье?
– Мир – не проклятье.
– Неужели благословение? – старуха остро поглядела на него сквозь костер.
Стократ не ответил.
– Сегодня не видно звезд, – сказала старуха другим голосом. – Тебе никогда не кажется, что сверху за нами наблюдают?
– Не кажется, – отозвался Стократ. – Я знаю это совершенно точно.
Глава вторая
Звезды
– Командир, мы в зоне поражения.
– Продолжайте выполнять маневр.
– Есть, продолжаю…
– Командир, мы под огнем!
– Щиты к бою. Маневр!
– Пресвятая мать… Это конец…
– Щиты!
– Командир, у нас три пробоины… Командир?
– Слезай, купец.
Место для засады было выбрано превосходно. Впрочем, вся дорога через Гулькин лес считалась идеальным местом для ночного промысла. Двое впереди, двое сзади, поваленное дерево поперек тропинки – и все, кричи или не кричи.
– Слезаю, – пробормотал Репка, крепче упираясь в стремена. – Уже, люди добрые…
Платок он всю дорогу сжимал в кулаке, и такая предусмотрительность спасла ему жизнь. Шерстяное полотнище с узором «гусиная лапка», с бахромой по краям, в полутьме развернулось невидимо. Репка тряхнул платком, будто выбивая пыль.
Зазвенели, скрестившись, клинки. Четверо нападавших были вооружены – кто мечом, кто кинжалом, кто дубиной, и теперь сцепились попарно, не говоря ни слова, просто желая убить. Лошадь захрапела, вытягивая шею. Репка крикнул на нее и, чуть не выпав из седла, заставил развернуться.