21 февраля Феодосия
КРЫЛЬЯ ЧАЙКИ
I
Из допотопного ружьишка,
Склонившись на прибрежный ил,
Глухой и жадный старичишка
Бедняжку-чаечку убил
И полувысохшей старушке,
Кадящей вечно над грошом,
Для сотой розовой подушки
Принес чуть теплую потом.
И та, усевшись на пороге,
Вцепилась грязной пятерней
В несчастной чайки труп убогий,
Когда-то венчанный волной.
В коленях угловатых крылья,
Которым буря по плечу
Была, повисли от бессилья,
И на потухшую свечу
Похожи кругленькие глазки
В головке свисшей, как отвес, –
И моря не осталось сказки
Следа на страннице небес.
И только крыльев белоснежных
Разящий синеву кинжал,
Напоминая о безбрежном,
Так несказанно волновал.
II
– Скажи мне, милая хозяйка,
Зачем подушек вам гора,
И много ли бедняжка чайка
Тебе даст пуху и пера?
– Подушки – дорогая мебель,
В достатке с ними человек;
И не какой-нибудь фельдфебель
Мой старичок, – он родом грек!
– Но вы стары, но вы бездетны,
И будет пухом вам земля,
К чему вам перяная Этна,
К чему перинные поля?
– На всякий случай, от обилья
Не пропадают, господин!
– Положим, что и так, но крылья,
Но крылья же не для перин?
– А крыльями, когда в постели
Клопы-мерзавцы наползут,
Мы мажем тюфяки и щели,
Макая их, сынок, в мазут.
– Всё не без пользы, значит, в мире,
Но крылья мне ты подари!
– Корзинка полная в сортире
Припасена их… Что ж, бери!
III
И я бедняжечку с молитвой
К себе в келейку перенес
И остро выправленной бритвой
Ей крылья пепельные снес.
И труп бескрылый старушонке
Отдав, я крылия раскрыл
Как для полета и к филенкам
Входным гвоздочками прибил.
Эмблема вечная поэта,
Мечтой крылящего без крыл,
Красуйся в келии аскета
И охраняй от грязных сил
Действительности гнойноокой
Никем не торенный порог!
Вам цели более высокой
Господь предначертать не мог.
Как треугольник ока Божья,
Белейте радостно с дверей,
Напоминая сине ложе
Неискрыляемых морей;
Напоминая, что ковылья
Рубашка телу лишь конец,
Но что отрубленные крылья
Возьмет в безбережность Отец!
IV
Когда же, весь в парах от гнева,
Роняя из ноздрей огонь,
Прискачет снова с королевой
Теперь неукротимый конь, –
Я из цветов и паутины
Сплету неуязвимый шлем
И вам на радужной вершине
Одену золотой ярем…
И шлем, какого ни Меркурий
Не надевал и ни Орланд, –
Весь шорох, шелест, весь в лазури,
Весь светозарный адамант, –
Я ей, коленопреклоненный,
Певец, оруженосец, паж,
Подам предельно умиленный,
В слезах от радости. Она ж
Крылатой царственной короной
У моря голубых зеркал
С улыбкой удовлетворенной
Покроет кудри… И отдал,
Поверьте, каждый б из парящих
И жизнь и песни и крыло,
И два крыла, лазурь разящих,
Чтоб обвивать ее чело!