— Ах, сударь! Значит, вы знаете того незнакомца, с которым она поддерживает отношения… Ах! Она так изменилась с тех пор, как встретила его, так погрустнела…
Но Беренгельд уже не слышал ее: сознание покинуло его. Очнувшись, он воскликнул: «Лошадей!» — и бросился в конюшню поторопить слуг.
— Лоран, сто луидоров, если за четверть часа мы домчимся до улицы Сен-Жак, номер триста девять.
Следуя приказу генерала, Смельчак, Жюли и Лоран садятся в экипаж и с бешеной скоростью мчатся по Парижу, выкрикивая: «Берегись!» Кони генерала летят, словно на крыльях, никто никогда не видел, чтобы лошади бежали с такой скоростью…
— Сударь, — тем временем рассказывала Жюли, — вот уже девять месяцев, как мы вернулись из Швейцарии; опасаясь преследований, господин мой поселился в Париже под чужим именем. Мы терпели страшную нужду, но мадемуазель запретила извещать вас о нашем затруднительном положении.
— О, какое заблуждение!.. Какой ложный стыд! Неуместная гордыня! Ну почему она отказалась поведать обо всем своему другу!.. Своему мужу!.. О!..
— Наконец пять дней назад мадемуазель вернулась с вечерней прогулки по Западной улице с солидной суммой…
Генерал был близок к панике; в ярости раздирая золотое шитье мундира, он высунулся в окошко кареты и крикнул:
— Лоран! Быстрей!.. Еще быстрей!..
Изо всех сил нахлестывая коней, галопом ворвавшихся на улицу Сен-Жак, Лоран отвечал:
— Мы загоним коней!
— Пусть! Лишь бы успеть! — отозвался генерал.
— Будем надеяться, — поддержал его Смельчак; выставив голову в окошко, он то и дело кричал «Берегись!» встречным прохожим, и те шарахались в разные стороны, уворачиваясь от копыт бешено мчащихся лошадей.
Наконец они поравнялись с домом Верино. Генерал буквально взлетает по деревянной лестнице и врывается в квартиру своего старого друга.
Верино был один, лампа тускло освещала комнату. Обхватив голову руками, старик задумался; взор его, устремленный на стул, где днем сидела Марианина, свидетельствовал о том, что все его мысли были заняты любимой дочерью. Заслышав стук дверей, старик вскинул свою седую голову, глаза его, распухшие от слез, встретились с глазами генерала. Состояние, в котором пребывал Беренгельд, не поддается описанию. Его искаженное ужасом лицо столь напугало Верино, что он, узнав своего старого друга, не осмелился заговорить с ним.
— Марианина?.. — первым нарушил тревожное молчание генерал.
— Она ушла! — отвечал Верино.
В отчаянии Беренгельд воздел руки к небу, в глазах его, устремленных ввысь, читались боль, бессилие и ужас. Ни от кого не укрылось подавленное состояние генерала. Он медленно подошел к своему старому другу, преклонил колено и молча сжал его в объятиях: скупая слеза упала на морщинистое лицо Верино. Затем Беренгельд встал и, сделав Смельчаку знак следовать за ним, направился к выходу.
Появление генерала повергло старого Верино в совершеннейшее смятение; безотчетный страх, сменившийся леденящим душу ужасом, заполонил все его существо. Старик вопросительно взирал на Жюли, но его немой вопрос остался без ответа. В доме воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая шаркающими старческими шагами — это Верино расхаживал по опустевшей квартире.
Тем временем генерал и Смельчак мчались к саду, где Беренгельд-Столетний Старец устроил свое временное жилище. Оба еще надеялись успеть вовремя и спасти Марианину. И вот они проникают в этот заброшенный уголок, ставший то ли владением гения разрушения, то ли храмом божества страха.
Генерал с любопытством окинул взором сей обширный вертоград и увидел полуразрушенный дом; в эту минуту луна, выплывшая из-за огромного густого облака, осветила развалины портика, ведущего к заброшенному вертепу, и глазам Беренгельда открылось поистине колдовское зрелище: в проеме между арками появился исполинский старик, неся на плечах бесчувственную Марианину. Ее прекрасная голова покоилась на плече Столетнего Старца, и смоль ее длинных кудрей смешалась с серебром волос старца; руки красавицы безжизненно повисли, и вся ее поза не оставляла сомнений в том, что она пребывает в глубоком обмороке. Старик равнодушно, словно безжизненный груз, поддерживал ее податливое тело. Нежное лицо Марианины было бледно, а когда луна роняла на него свой неверный свет, казалось и вовсе белым; глаза ее, потухшие и закрытые, являли разительный контраст с пылающими глазами рокового старца: это была сама смерть, уносящая свою добычу. Прибавьте к этому его медлительные шаги, застывшее выражение его лица, его монументальную фигуру, и вы получите самый ужасный образ, какой только может создать воображение. Видение надрывало душу генерала, ибо он знал, что Марианине грозила гибель. Стряхнув с себя колдовское наваждение, он, заметив, как старец уносит свою добычу, сорвался с места и со скоростью пушечного ядра устремился к разрушенному дому. Но, ворвавшись внутрь, он не видит никаких следов пребывания старца; обежав все комнаты, он не находит второго выхода; плитки пола кажутся нетронутыми: старик словно растворился в воздухе. Смельчак, изумленный не меньше генерала, бежит в кабачок, где он устроил свой наблюдательный пост, чтобы взять фонарь, оружие и инструменты. Возбужденный неудачным преследованием, солдат громко клянется разрушить все вокруг и найти Марианину.