Спустя месяц после прибытия в замок своенравной маркизы, юного Туллиуса нельзя было узнать, и его мать втайне радовалась переменам, произошедшим в манерах сына по причине постоянных колкостей в его адрес со стороны госпожи де Равандси.
Однажды вечером Туллиус сидел под тополем рядом с маркизой. Светская красавица не смогла остаться равнодушной к величественной картине, раскинувшейся перед ней в этот чудесный майский вечер, когда природа, исполненная надежд на будущее, разворачивает первые листочки на деревьях и пробуждает первые цветы.
— Никогда бы не подумала, что подлинные пейзажи могут быть прекрасней тех, что нарисованы на декорациях в Опере, — сказала госпожа Равандси.
— Значит, Опера действительно прекрасна, — воскликнул Туллиус, — если люди в ней сумели создать зрелище, сходное с величественным спектаклем природы! Вы только посмотрите, сударыня, на те далекие горы, чьи пирамидальные вершины гордо вырисовываются на лазурном небосклоне! В эти бескрайние воздушные долины стекают пурпурные ручейки света, проистекающие от угасающего светила, окрасившего заснеженные хребты такими яркими красками, что их не сумеет передать ни одна кисть! Вглядитесь в ту ложбину: в ней каждая травинка отягощена изумрудом или алмазом, и все это благодаря причудливому воздействию солнечных лучей, пробивающихся сквозь горные преграды! Это и есть истинный спектакль, ибо его зрители, коими являемся мы, восхищаются им и понимают его. Наедине с природой, открывающей тебе одну за другой свои волшебные картины, рядом с ее шедеврами душа наша не может не проникнуться возвышенными чувствами!..
Восторженность, изначально присущая натуре Туллиуса, вновь вырвалась наружу. На этот раз объектом его красноречия стали глаза маркизы, с изумлением взиравшей на молодого человека. Красавица чувствовала, как у нее исчезает привычная легкость в обращении, а душа начинает вторить пламенным словам Беренгельда; она сидела, вглядываясь в уродливые черты его лица, преобразившегося под влиянием вдохновения в лицо гения!
— Я люблю вас! — наконец с чувством произнес Туллиус; его звучный голосом мгновенно стал тихим, застенчивым и молящим.
От такого признания маркиза встрепенулась и со смехом воскликнула:
— Вот уже месяц, как я это знаю!.. Но, — прибавила она таким тоном, от которого Беренгельд преисполнился радостью и счастьем, — только сейчас, в эту минуту сердце мое ответило на ваше чувство.
Беренгельд, не зная, что для подобных случаев есть вполне определенные слова типа «Очаровательная женщина!.. Обожаемая женщина!» и т. п., довольствовался тем, что сжал маркизу в объятиях, и, сев рядом с ней, стал глядеть на нее с таким выражением, описать которое я предоставляю гениям, изобразившим Коринну[17] и Эндимиона.
Движения молодого человека были продиктованы единственно природою, и госпожа Равандси, сразу догадавшись о его невежестве, рассмеялась, отчего Туллиус застеснялся и затрепетал; думая, что маркиза смеется над ним, он выразил свое горе столь бурно, что она не могла остаться безучастной.
— Бедное дитя!.. — воскликнула госпожа де Равандси. — Встаньте и идемте, — добавила она с состраданием и нежной иронией, которой столь хорошо владеют женщины.
Мгновенно взяв молодого человека под руку, она оперлась на него, отчего изумление и неуверенность Туллиуса достигли своей высшей степени. До самого замка он не произнес ни слова.
Госпожа де Равандси погрузила Беренгельда в океан наслаждений, переполняющих душу мужчины, когда тот, произнеся «я люблю», понимает, что та, кому адресованы эти слова, отвечает ему взаимностью. Кокетливая и остроумная маркиза привязалась к чистосердечному юноше более, чем могла вообразить, и увлекла Туллиуса в бескрайние просторы чувственных удовольствий.
Быстро обучив своего юного друга основам азбуки любви, маркиза, не доводя дело до последней ее буквы, тем не менее, судя по признаниям самого генерала, разъяснила ему более двух ее третей, что заставляет нас предположить, что они изучили никак не менее восемнадцати — двадцати букв этого чудесного алфавита.
17
По-видимому, имеется в виду героиня романа Жермены де Сталь (1766–1817) «Коринна» (1807).