Марианина имела все основания усомниться в любви Туллиуса и, узнав о его планах, тайком лила горькие слезы.
Как говорил отец Люнаде, ребенок, который в шесть лет постоянно меняет игры, в восемь с трудом находит пищу для своего ненасытного любопытства, а в двенадцать со страстью предается учению, в восемнадцать непременно разочаруется в любви, возжаждет славы, потом пожелает добиться власти и к тридцати годам начнет умирать от тоски. И счастье, если к этому времени некая цель целиком захватит его воображение, возбудит жажду деятельности и удовлетворит страсть к великим свершениям. Именно поэтому добрый священник старался направлять ум Беренгельда в русло естественных наук, дабы поддерживать его в постоянном напряжении. Исследователя, стремящегося познать загадки мироздания, на каждом шагу ожидают новые открытия, так как окружающая нас природа являет собой поистине неисчерпаемый источник тайн.
Сейчас Туллиус возжаждал славы, и мать поняла, что ничто в мире не сможет воспрепятствовать ему оставить тихую сельскую жизнь, которая никогда не будет удовлетворять его характер. В отчаянии она проливала горестные слезы.
Однажды вечером госпожа Беренгельд приказала позвать к себе сына, как обычно погруженного в глубокое уныние: он никак не мог изгнать из своего сердца образ Марианины. Беренгельд нашел мать в спальне; она сидела возле огромного камина. Не вставая с места, она повелительным жестом указала на стул, предлагая ему сесть; движения госпожи Беренгельд были исполнены торжественности, каковой Туллиус еще никогда не наблюдал у матери.
— Сын мой, вы собираетесь покинуть любящую вас мать!.. Не отпирайтесь, — остановила она его, увидев негодующий жест, — я не собираюсь препятствовать вам, но я должна исполнить данную мною клятву.
В тот день, когда я произвела вас на свет, незнакомец, чей голос проникал мне прямо в душу, доверил мне послание, взяв с меня клятву, что я повторю его вам, как только вы соберетесь подвергнуть вашу жизнь неминуемому риску: теперь вы понимаете, сын мой? Я воспроизведу вам его слова, которые мне дозволено вспомнить лишь сегодня, благодаря дарованным мне неведомым способностям. Вот его слова.
Тут госпожа Беренгельд встала, гордо вскинула голову и, словно завороженная, произнесла:
— «Я могу спасти тебя от смерти, но не могу помешать убить тебя; я могу охранять тебя и дать тебе бессмертие, но смогу это сделать, только если ты останешься в родном краю; если ты покинешь родной очаг, то вдали от дома нас сведет только случай».
Госпожа Беренгельд замолчала и села. Странная речь произвела на Туллиуса неизгладимое впечатление; особенно поразила его госпожа Беренгельд: она говорила уверенно и вдохновенно, как никогда ранее. Ему захотелось расспросить ее, но она знаком показала ему, что слишком взволнована и не может ответить.
Горе госпожи Беренгельд, возможно, побудило бы Туллиуса отказаться от своих планов. Но загадочное послание, оставленное, по его мнению, Беренгельдом-Столетним Старцем или же существом, носившим это имя, такового действия не возымело. Вскоре Туллиус получил из Парижа патент на звание капитана и весьма лестное рекомендательное письмо к Бонапарту. Эти события и предопределили его отъезд; ему осталось только нанести своему сердцу решающий удар — иначе говоря, проститься с матерью и Марианиной.
Пять часов вечера; госпожа Беренгельд, стоя на крыльце дома, смотрит то на землю, где только что стоял ее сын, то на дорогу, по которой она проводила его. Замок, селение, окружающая ее природа — все кажется ей пустым и бессмысленным. Она больше не знает, где ее сын, но душа ее, все ее помыслы устремлены к нему; на щеках несчастной матери видны следы слез.
— Я видела его в последний раз, — произносит она, — и умру, не повидав его!..
И она возвращается в дом, унося с собой свое отчаяние.
За столом, при виде пустующего места сына, она по-прежнему велит слугам пойти и пригласить его и, не дождавшись ответа, сама отправляется звать своего мальчика. Она вздрагивает от каждого звонка колокольчика у калитки, каждый прозвучавший в горах выстрел напоминает ей о сыне; она жадно прочитывает все газеты. Чаще всего ее можно увидеть в молельне: она молится, чтобы шальное ядро пощадило свет ее очей. Ее снедает одна-единственная мысль, и мысль эта горька; ей не суждено прожить долго, тоска скоро источит ее.