Забыв про свою ношу, Марианина молитвенно воздела руки к небу, и мешок, никем более не поддерживаемый, тяжело падает на пол; золотые монеты со звоном катятся в разные стороны.
При этом звуке старик очнулся; первые слова его обращены к дочери:
— Дочь моя… я голоден!.. Я умираю!..
Жюли схватила пригоршню монет и с быстротой молнии выбежала за дверь, в то время как Марианина, со слезами на глазах, поднимает отца, осторожно ведет его к креслу и усаживает в него. Но первый же вопрос старика, обращенный к дочери, звучит грозно:
— Откуда это золото, Марианина?..
Вопрос, заданный Верино после того, как он узрел растекшиеся по полу золотые ручьи, лучше всего свидетельствовал о благородстве его натуры: несмотря на страдания и голод, гордый старец, уже стоящий одной ногой в могиле, превыше всего ставил честь.
Отважная Марианина выдержала этот взгляд, ответив на него самой нежной улыбкой, которую богиня невинности когда-либо дарила своим почитателям.
При этом ответе старик привлек дочь к себе и холодеющими губами запечатлел на ее челе отеческий поцелуй.
Жюли вернулась с корзиной, полной всяческой снеди, и начался пир. Служанка и старик отец с жадностью поглощали яства, но Марианина, погрузившись в воспоминания о загадочном незнакомце, которому она была обязана этим золотом, была печальна и ела мало. На лице ее то и дело появлялось выражение ужаса: перед глазами ее стояла фигура исполинского старца.
«Они едят мою жизнь, — стучали слова в голове Марианины, — я больше не принадлежу себе».
Все еще сомневаясь в реальности пережитого ею странного приключения, она пыталась досконально воскресить в памяти события вчерашнего вечера.
— Дочь моя, тебе не весело! Похоже, сейчас ты еще печальней, чем была вчера! Но ты сама видишь — дела наши пошли в гору! Полагаю, это наш банкир решил возместить…
При этих словах Марианина встрепенулась и замерла: ей в голову пришла некая идея относительно способа расплаты с исполинским старцем. Чтобы хоть как-то возместить полученную ею сумму, она решила отдать ему долговые обязательства банкира Верино; если банкир окончательно решит ликвидировать дело, старец сможет получить…
Марианина изо всех сил старалась радоваться вместе с отцом, но одна мысль отравляла ее радость: «Если бы я могла увидеть его!..» — повторяла она про себя, мечтая о Туллиусе.
Когда трапеза окончилась, они сосчитали принесенные Марианиной деньги: сумма равнялась тридцати пяти тысячам фраков.
На следующее утро Жюли побежала выкупать картины.
Вечером Марианина отправилась в Люксембургский сад. По большой аллее медленно прогуливался исполинский старец; прохожие останавливались поглазеть на великана. На этот раз старец был без привычного плаща; костюм его отличался необычайной простотой; его словно отлитый из бронзы лоб и серебристые волосы были скрыты модной в этом сезоне шляпой; очки препятствовали пламени, струившемуся из его глубоко посаженных глаз, вырваться на свободу; сухой костистой рукой он прикрывал рот. Сейчас от прочих людей его отличали только гигантский рост и неуклюжее телосложение. Впрочем, любители поглазеть вполне удовлетворялись малым.
— Дочь моя, — кротко произнес старец глухим голосом, — я ждал тебя…
Направившись к скамейке, он сел, пригласив трепетавшую Марианину последовать его примеру.
Девушка тотчас же ощутила, как в ней пробуждаются почтение к чудесному старцу и желание беспрекословно повиноваться ему. Напрасно пыталась она совладать с этими неизвестно откуда взявшимися ощущениями, переполнявшими ее душу: нечто сама-не-знаю-что-такое, нечто невидимое, неясное, неопределенное неумолимо надвигалось на нее подобно огромной волне, неохватному потоку флюидов, невидимых для глаз, но цепких и липких для души.
А когда старец, взяв руку Марианины, удержал ее в своей руке, странная волна окончательно подчинила себе девушку: рука старца источала ледяной холод, но Марианина не могла высвободиться из нее. Напротив, сама не понимая почему, свободной своей рукой она коснулась второй руки старца и почувствовала невообразимый жар: казалось, ладони его являют собой два противоположных полюса, разделенных тонкой прозрачной линией.
— Дитя, — обратился к девушке старец, — как тебя зовут? Ибо да будет тебе известно, что среди женщин есть одна избранница, к которой я не должен приближаться.
— Меня зовут Эуфразия Мастерс, — ответила Марианина, не подозревая, что, называясь вымышленным именем, совершает гибельную для себя ошибку. Услышав это имя, старец облегченно взмахнул рукой, открыв тем самым свои губы и подбородок. Было еще светло, и Марианина разглядела, что старик необычайно похож на Беренгельда.