В апреле 1448 г. была сделана попытка учредить наряду с постоянной кавалерией еще и постоянные пехотные корпуса. Чтобы привлечь добровольцев, их освобождали от всех налогов, откуда и название этой пехоты — «вольные лучники». Но сельские общины и городские коммуны в обязательном порядке выставляли от пятидесяти очагов одного вольного лучника. Вооружение эти лучники приобретали сами. Представляя собой нечто вроде национальной гвардии, они продолжали заниматься своим ремеслом или обрабатывать землю, будучи лишь обязаны раз в неделю упражняться в стрельбе из лука и в случае войны присоединяться к своей роте. Этот ордонанс начал выполняться лишь к самому концу Столетней войны. Но он явно свидетельствует о стремлении французской королевской власти всегда иметь под рукой вооруженную силу, а развитие артиллерии, быстрое и решительное, придаст этой силе невиданную прежде наступательную мощь.
IV. ТУРСКОЕ ПЕРЕМИРИЕ
Сделанное нами здесь вкратце описание этих осторожных реформ легко может породить в воображении читателя образ монархии сильной, уверенной в себе и решительно идущей к намеченной цели. На самом деле это был лишь ряд отдельных шагов, сделанных вслепую, ряд частных мер, принимавшихся одна за другой в течение более чем пятнадцати лет. То, что Карл VII не перестроился в одночасье, перейдя из униженного положения буржского короля в положение осыпаемого хвалами победоносного суверена, явно заметно уже по самой медлительности, с какой после взятия Парижа он завершал отвоевание еще занятых врагом провинций.
И однако ланкастерская Англия в 1436 г. была крайне мало способна восстановить свое сильно пошатнувшееся военное положение на континенте. То, что она переживала, было обычной расплатой за великие эпопеи, пожирающие людей и деньги. Ей сильно не хватало вождя, и беспокойные годы затянувшегося монаршего несовершеннолетия не смогли такого вождя сформировать. Ведь пока Бедфорд во Франции пытался решить грандиозную, но безнадежную задачу создания «двойной монархии», его соотечественники у себя на острове погрязли в мелочных склоках, подробное изложение которых затянулось бы надолго. Хэмфри Глостер, разъяренный тем, что его лишили поста регента, ударился в интриги. Это был блестящий принц, утонченный гуманист, чьи щедроты колоссально обогатили библиотеки Оксфордского университета, но притом человек вздорный, жестокий, алчный и хитрый. Преданно выполняя последнюю волю Генриха V, Королевский совет, где заправляли дядья покойного короля — Бофоры, оставил Глостеру только видимость власти. Оттесненный принц несколько месяцев скрепя сердце сносил это положение. Но когда в 1425 г. он вернулся из своей бурлескной экспедиции в Нидерланды, испытав унижение и потеряв деньги, больше терпеть он не желал. При всем Совете он обвинил Генриха Бофора, что тот в его отсутствие плохо правил королевством. Ссора могла бы вылиться в гражданскую войну, если бы не вмешался Бедфорд, спешно прибывший успокоить возбужденные умы и оставшийся в Англии более чем на год, чтобы довершить примирение. По соглашению Глостер сохранял свой довольно пустой пост «протектора», а Бофор покидал Канцелярию, которую возглавлял с самого начала нового царствования. В качестве компенсации прелат получал кардинальскую шапку; кроме того, он все еще был чрезвычайно богат и оставался крупнейшим заимодавцем короны. Глостер, завидовавший ему из-за этого всего, немедленно возобновил войну, едва Бедфорд отбыл на континент. Против расточительного прелата, любимца аристократии, он настроил средние классы, лондонское бюргерство, общины; он намеревался запретить Бофору как служителю церкви носить орден Подвязки, а как кардиналу — управлять Винчестерской епархией, которую тот сохранил за собой. Лишь благодаря тому, что Бофор в то время подолгу бывал на континенте, готовя крестовые походы против чешских гуситов[127], это соперничество не перешло в кровопролитную борьбу.
Никто в Англии не был в силах обуздать эту интригу. Бедфорд, слишком занятый в Париже и в Руане, не мог часто приезжать на остров. При короле-ребенке, правившем лишь по видимости, в результате раздоров принцев строгое управление, установившееся при Генрихе V, начало расшатываться. Это прежде всего выразилось в том, что из года в год повышался дефицит бюджета. Когда-то завоеватель пообещал быструю победу, ради которой его подданные с легким сердцем принесли весомые финансовые жертвы. Но теперь существующая фискальная служба была бессильна удовлетворить все более обременительные военные нужды; все налоговые поступления уходят на подготовку подкреплений, которых без конца просит регент Франции. До самой осады Орлеана можно было надеяться, эти затраты скоро окупятся. Но когда война сделалась оборонительной, ее бремя стало восприниматься как непосильное; именно в этот момент растущие потребности вынудили власти искать новые источники доходов. Поскольку поступлений от налогов на шерсть, таможенных пошлин и сборов за торговые сделки, налогов на движимое имущество стало не хватать, парламент 1431 г. согласился обложить податью в 5% все доходы, превышающие 20 фунтов. Тем не менее казна продолжала брать безвозвратные займы, увеличивая свору своих заимодавцев.
Лишившись после Арраского договора своего единственного союзника на континенте, со смертью Бедфорда Англия осталась и без вождя. Вот еще одна причина паралича власти. В Лондоне в окружении набожного и слабого юноши — короля Генриха VI — продолжалось соперничество Бофора и Глостера, став теперь, однако, не столько личным, сколько политическим. Служитель церкви, стремившийся вернуть деньги, которые одолжил казне, Бофор выступал как приверженец партии мира и согласия с противником Валуа. Вокруг него группировалась часть баронов, считавшая, что напрасных жертв уже довольно. Глостер, как и другой Глостер в предыдущем веке, разжигал в лондонском бюргерстве и среди общин антифранцузские страсти, напоминал о совсем недавней славе Генриха V, ратовал за войну до победного конца. Ни тот, ни другой не были в состоянии руководить делами во Франции, и должность Бедфорда передали сначала графу Уорику, а потом Ричарду, герцогу Йорку, который искал свой путь и склонялся то на одну, то на другую сторону.
Если бы монарх Валуа не закоснел в своей давнишней пассивности, если бы истощение не парализовало силы королевства, взятие Парижа стало бы предвестием окончательного натиска на Руан и Бордо — последние цитадели ланкастерской империи. Но на деле Ричард Йорк при поддержке деятельного Тальбота легко сумел справиться с опасностью. В 1436 г. был восстановлен порядок в оказавшейся под угрозой Нормандии; новое взятие Понтуаза даже позволяло предсказывать внезапное наступление англичан на Иль-де-Франс. Анжуйцы и Ришмон не без труда склонили Карла VII принять командование над войсками, чего тот не делал со времен эпопеи с коронацией. Но кампания 1437 г. длилась недолго. В октябре французы захватили Монтеро — последнюю вражескую крепость на верхней Сене. Потом — торжественный въезд в Париж с народным весельем и приветственными возгласами, а через три недели войско отступило на Турень. Дальнейшие боевые операции не приносили иных изменений, кроме ежегодного взятия нескольких крепостей врага, которому нередко везло в чем-то другом: 1438 г. — не слишком успешный поход в области Бордо; 1439 г. — капитуляция английского гарнизона в Мо; 1440 г. — неудача под Авраншем и потеря Арфлёра. Вот жалкий итог действий за четыре года после вступления Ришмона в Париж.
127
Гуситы — участники движения против феодального гнета в Чехии (1419-1437 гг.), чьим идейным вдохновителем был Ян Гус — ректор Парижского университета, призывавший к реформе католической церкви (прим. ред.).
французский реванш (1429—1444 гг.)