— Помню, мне пела ее мама, — сказала она, выдергивая стебли травы, из которых плела себе браслетик. — Я не единственный его незаконный ребенок, — печально проговорила девушка. — Я слышала о двух других. Одна девочка умерла совсем маленькой, а мальчик стал солдатом.
— Это твой брат.
— Сводный. — Она пожала плечами. — Я его не знаю. Он пропал куда-то. — Она надела браслетик на тонкое запястье. — А зачем ты носишь собачью лапу?
— По дурости. И дразню Бога.
«Это правда», — с грустью подумал он. С силой дернув высохшую лапу, он разорвал веревку и зашвырнул свой талисман в поле. На самом деле Томас не верил в святого Гинфорта, а просто кривлялся. Собака не поможет ему найти копье. Он поморщился, потому что епитимья тяготила его совесть и душу.
— Ты и правда дразнишь Бога? — обеспокоенно спросила Элеонора.
— Нет. Но мы шутим над тем, чего боимся.
— А ты боишься Бога?
— Конечно, — сказал Томас и замер.
В кустах за спиной раздался шорох, и к его шее кто-то приставил холодный клинок. Металл казался очень острым.
— Что нам нужно, так это вздернуть ублюдка и забрать его женщину. Она хорошенькая, — сказал чей-то голос.
— Хорошенькая, — согласился другой. — А он нам не ну-
— Мерзавцы! — воскликнул Томас, оборачиваясь.
Это были Джейк и Сэм. Он уставился на них, не веря своим глазам.
— Это вы! Что вы тут делаете?
Хлестнув тесаком по кустам, Джейк вышел и наградил Элеонору ободряющей, по его мнению, улыбкой, хотя своим обезображенным шрамами лицом и косыми глазами он напоминал существо из кошмарного сна.
— Карлу Блуаскому расквасили морду, — объяснил ситуацию Джейк, — и Уилл привел нас сюда, чтобы разбить нос французскому королю. Это твоя женщина?
— Это царица Савская, — ответил Томас.
— А графиня, ходят слухи, подцепила принца, — осклабился Джейк. — Уилл заметил тебя еще раньше, а ты нас не видел. Держи нос выше. Мы слышали, что ты помер.
— Да, был близок к этому.
— Уилл хочет тебя видеть.
Мысль об Уилле Ските, о Джейке и Сэме стала для Томаса огромным облегчением. Эти люди жили в простом мире, далеком от зловещих пророчеств, похищенных копий и темных владык. Он объяснил Элеоноре, что это его друзья, его лучшие друзья, и что на них можно положиться. Но ее встревожили иронические шуточки, которыми встретили Томаса, когда он зашел в деревенскую таверну. Стрелки хватали себя руками за горло и, гримасничая, изображали висельников, а Уилл Скит в притворном отчаянии только качал головой.
— Божье брюхо! — воскликнул он. — Да они даже повесить по-человечески не могут. — Он посмотрел на Элеонору. — Еще одна графиня?
— Дочь мессира Гийома д'Эвека, рыцаря моря и суши, — ответил Томас. — Ее зовут Элеонора.
— Твоя? — спросил Скит.
— Мы собираемся пожениться.
— Адский огонь! — вскричал Уилл. — Ты по-прежнему туп, как морковка. Не женись на ней, Том, женщины нужны не для этого. И все-таки она неплохо выглядит, а? — Он подвинулся и галантно освободил для Элеоноры место. — Здесь было не так уж много пива, и мы все его выпили.
Он оглядел таверну. Она была совершенно пуста, даже ни одного пучка травы не висело на стропилах.
— Гады все вычистили перед уходом, — мрачно проговорил Скит, — и добычи здесь не больше, чем волос на плеши лысого.
— А что случилось в Бретани? — спросил Томас. Уилл пожал плечами.
— Это было без нас. Герцог Карл привел своих людей на нашу территорию и загнал Томми Дагдейла на вершину холма. Три тысячи их и три сотни у Томми, и к концу дня герцог Карл улепетывал, как ошпаренный заяц. Стрелы, мальчик, стрелы.
Граф Нортгемптонский передал свои полномочия в Бретани Томасу Дагдейлу, и тот переходил из одной английской крепости в другую, когда его настигло войско герцога. Но английские стрелки и латники, укрывшись за густыми кустами на вершине холма, растерзали врага в клочья.