— Я обвязал ее вокруг... Ну, не важно. Хорошо во всех отношениях, разве что не помочишься. Зато там сухо. — Отец Хобб непристойно ухмыльнулся. — Я прошел по рядам, Том, и все высматривал твое копье. Здесь его нет, — сказал он.
— Ничего удивительного, черт возьми. Я и не думал, что оно тут.
Отец Хобб пропустил упоминание нечистого мимо ушей.
— Кроме того, я поболтал с отцом Прайком. Ты его знаешь?
— Нет, — односложно ответил Томас. С его шлема на перебитую переносицу бежал дождь. — На кой черт мне знать отца Прайка?
Отца Хобба не смутила грубость Томаса.
— Это исповедник короля и великий человек. Когда-нибудь, довольно скоро, он станет епископом. Я спросил его про Вексиев.
Священник помолчал, но Томас ничего не ответил, и он продолжил:
— Отец Прайк помнит это семейство. Говорит, у них были земли в Чешире, но в начале царствования нашего короля Вексии поддержали Мортимера и за это были изгнаны. Он сказал кое-что еще. Они всегда считались набожными, но их епископ заподозрил у них странные еретические идеи.
— Катары, — сказал Томас.
— Похоже, правда?
— Но если это набожное семейство, я вряд ли имею к нему отношение. Разве не хорошее известие?
— Ты не можешь улизнуть, Томас, — мягко проговорил отец Хобб. Его обычно растрепанные волосы от дождя прилипли к голове. — Ты дал обет своему отцу. И принял епитимью.
Томас сердито покачал головой.
— Тут пара десятков других ублюдков, святой отец, — он указал на скрючившихся под ливнем лучников, — которые убили людей больше моего. Пойдите к ним и потерзайте их души, а мою оставьте в покое.
Но отец Хобб покачал головой.
— Ты избран, Томас, а я твоя совесть. Видишь ли, я понял, что, если Вексии поддержали Мортимера, они не могут любить нашего короля. Если они сегодня и есть где-то, то вон там.
Он кивнул через долину на дальний холм, по-прежнему заслоненный стеной проливного дождя.
— Значит, будут и дальше жить, не зная горя, — сказал Томас.
Отец Хобб нахмурился.
— Думаешь, мы проиграем? — сурово спросил он. — Нет!
Томас поежился.
— Становится поздно, святой отец. Если они не нападут сейчас, то подождут до утра. И тогда у них будет целый день, чтобы нас перерезать.
— Ах, Томас! Тебя избрал Бог.
Томас ничего на это не ответил, но подумал, что ничего так не хочет, как быть стрелком и стать сэром Томасом Хуктонским, как Уилл только что стал сэром Уильямом. Он счастлив служить королю и не нуждается в небесном покровителе, который собирается послать его в таинственную битву против темных владык.
— Можно дать вам совет, святой отец? — спросил Томас.
— Это всегда приветствуется, Том.
— Как только будет убит первый ублюдок, возьмите его шлем и кольчугу. Будьте осторожней.
Отец Хобб похлопал Томаса по спине.
— Бог на нашей стороне. Ты сам слышал, что сказал король.
Он встал и пошел поговорить с другими стрелками. Дождь начал стихать. Опять вдали показались деревья, стали различимы цвета французских знамен, и Томас снова увидел массу красно-зеленых арбалетчиков по ту сторону долины. Они никуда не двинутся, счел он, поскольку арбалетные тетивы так же чувствительны к сырости, как и все прочие.
— Завтра, — крикнул Томас Джейку. — Сражение будет завтра.
— Будем надеяться, выглянет солнце, — ответил Джейк.
Ветер с севера принес последние капли дождя. Томас выпрямился и потопал ногами. День прошел зря, думал он, а впереди голодная ночь.
А утром начнется его первое настоящее сражение.
Вокруг французского короля теснилась группа возбужденных всадников. Он по-прежнему был в полумиле от холма, где собралась наибольшая часть его войска. В арьергарде оставалось по меньшей мере две тысячи латников, они были еще на марше. Но те, кто уже прибыл в долину, значительно превышали числом ожидавших англичан.
— Два к одному! — страстно восклицал Карл, граф Алансонский и младший брат короля.
Как и у остальных всадников, его плащ промок, и герб на нем плохо читался. С краев шлема бусинами свешивались дождевые капли.
— Мы должны перебить их сейчас же! — настаивал граф.
Но инстинкт говорил Филиппу Валуа, что нужно подождать. Будет мудро, думал он, собрать все войско, должным образом провести рекогносцировку и атаковать утром. Он также знал, что его товарищи, особенно брат, считают его слишком осторожным, и более того — робким, поскольку раньше он избегал сражения с англичанами. Даже его предложение подождать всего лишь день заставило многих подумать, что у него не хватает духу для высшего призвания короля. Он по-прежнему отклонял предложение немедленно атаковать, считая, что победа будет более полной, если отложить ее всего лишь на день.