Историческая справка
Лишь два события в книге являются полной выдумкой: первоначальное нападение на Хуктон (хотя французы действительно совершали такие высадки на английском побережье) и сражение между рыцарями сэра Саймона Джекилла и латниками во главе с мессиром Жоффреем де Пон-Бланом под Ла-Рош-Дерьеном. Остальные осады, битвы и стычки, как, например, гибель мессира Жоффрея в Ланьоне, позаимствованы из истории. Ла-Рош-Дерьен пал благодаря эскаладе — штурму стен, а не от атаки со стороны реки, но мне захотелось дать Томасу как-нибудь проявить себя, укрепив успех графа Нортгемптонского, и я позволил себе вольность. Сам граф действительно совершил все то, что ему приписывается в романе: захват Ла-Рош-Дерьена, успешное форсирование Соммы у Бланшетакского брода и подвиги в сражении при Креси. Захват и разграбление Кана происходили в большой степени так, как описано в книге, это же можно сказать и про сражение при Креси. Короче говоря, это был страшный, ужасный период истории, который теперь считают началом Столетней войны.
Берясь за исследования для написания романа, я думал, что столкнусь с рыцарским благородством, великодушием и доблестью. Может быть, все это и существовало, но не в описанных сражениях, которые отличались звериной жестокостью, свирепостью и безжалостностью. Эпиграф к книге, цитирующий короля Иоанна II Французского, служит уточнением: «...Много смертельных сражений было сыграно, много людей погибло, много церквей было разграблено, а душ — загублено, многие девушки были лишены девственности, достойные жены и вдовы — обесчещены; много городов, поместий и домов было сожжено, а на дорогах совершались грабежи и зверства и устраивались засады». Эти слова, написанные примерно через четырнадцать лет после битвы при Креси, оправдывают поступок короля, когда он отдал почти треть французской территории англичанам: унижение казалось ему предпочтительнее продолжения столь страшной и отвратительной войны.
Такие сражения, как при Креси, случались в долгих англо-французских войнах сравнительно редко, возможно потому, что были крайне разрушительными, хотя цифры потерь при Креси показывают, что их несли французы, а не англичане. Урон подсчитать трудно, но французы лишились как минимум двух тысяч человек, в большинстве своем рыцарей и латников. Погибших генуэзцев было очень много, и по меньшей мере половину перебили свои же. Английские же потери были ничтожны, возможно, меньше сотни. Заслуга в этом принадлежит английским лучникам, но даже когда французы прорвались за стену стрел, то понесли большие потери. Всадник, лишившийся инерции атаки и поддержки других всадников, становился легкой добычей пехоты, и поэтому в ближнем бою французская конница была перебита. После сражения, когда французы искали объяснение своим потерям, они обвинили генуэзцев. Во многих французских городах вспыхнула резня, и генуэзских наемников безжалостно уничтожали. Но на самом деле французам не следовало начинать атаку поздним вечером в субботу, не дождавшись воскресенья, когда они могли бы тщательно подготовить войско. А приняв решение атаковать, они забыли о дисциплине и бросили вперед первую волну всадников, остатки которой помешали провести атаку второй волне.
О расстановке англичан в сражении было много дискуссий, и большая их часть касалась расположения лучников. Многие историки располагали стрелков на флангах, но я согласен с предположением Роберта Харди, что они выстроились как на флангах, так и перед линией латников. Когда дело касается луков, лучников и их подвигов, стоит со вниманием относиться к мистеру Харди.
Сражения случались редко, но грабительские рейды, которые устраивались специально для разорения вражеской территории, были обычным делом. Это была, конечно же, экономическая война — средневековый эквивалент ковровых бомбардировок. Современники, описывая французские села после английского рейда, отмечали, что Франция была «ошеломлена и растоптана», что она была «на грани полной гибели», «измучена и опустошена войной». Никакого рыцарства, очень мало доблести и еще меньше благородства. В конечном итоге Франция оправилась и изгнала англичан со своих земель, но только после того, как переняла опыт проведения рейдов и, что более важно, умение и знания английских (и валлийских) лучников.
Термин «longbow» («длинный лук») в романе не используется, так как это слово не употреблялось в XIV веке[7] (потому же и Эдуарда Вудстокского, принца Уэльского, в романе не величают Черным Принцем — это более позднее выражение). Лук называли просто луком, большим луком или боевым луком. Много чернил было пролито в дискуссиях о происхождении длинного лука — приплел ли он из Уэльса или из Англии, было ли это средневековое изобретение, или он возник в неолит, — но очевиден факт, что как победоносное оружие он появился в годы перед Столетней войной. Его эффективность объяснялась количеством лучников в войске. Один-два лука могут принести урон, но тысячи способны разгромить войско. Англичане единственные в Европе могли набрать такое число лучников. Почему? Технология не может быть проще, и тем не менее другие нации не породили лучников. Частично ответ, конечно, кроется в трудности постижения искусства стрельбы из лука, требующего долгих часов и многих лет упражнений. Привычка к таким упражнениям имелась только в районах Англии и Уэльса. Вероятно, мастера имелись в Британии еще во времена неолита (ведь такие длинные луки, какие использовались при Креси, находили в могилах этого периода), хотя, вероятно, их было не много. Но почему-то в Средние века в районах Англии и Уэльса вспыхнул народный энтузиазм к занятиям стрельбой из лука, что привело к массовому использованию длинных луков как боевого оружия. Когда это увлечение прошло, луки быстро исчезли из английского арсенала. Обычно говорят, что их заменили ружья, но более правильно сказать, что длинные луки зачахли независимо от появления ружей. Бенджамин Франклин, неглупый человек, считал, что американские повстанцы выиграли бы войну за независимость быстрее, если бы использовали лучников с длинными луками, и совершенно определенно батальон лучников мог легко перестрелять батальон ветеранов Веллингтона, вооруженных гладкоствольными мушкетами. Но ружьем (или арбалетом) было овладеть гораздо проще, чем длинным луком. Короче говоря, длинный лук явился феноменом, вероятно вскормленным на народном увлечении стрельбой, и потому стал победоносным оружием английских королей. Он также поднял статус пеших бойцов, ведь даже самому тупому из английских рыцарей пришлось понять, что его жизнь зависит от лучников, и ничего удивительного, что в английском войске того периода лучников насчитывалось больше, чем тяжеловооруженных латников.