— А что думаешь делать ты? — спросила графиня.
— Я-то не пропаду, — ответил Томас.
Ему не хотелось признаваться, что он не знает, что делать дальше. Вероятно, отправится во Фландрию, если сможет добраться. Поступит лучником в новое войско и будет по ночам молиться, чтобы никогда больше на его пути не попался сэр Саймон. Что касается епитимьи и копья святого Георгия, у него не было никаких соображений, как найти копье и как его вернуть на место.
На второй день пути Жанетта решила все-таки считать Томаса другом.
— Когда мы приедем в Гингам, — сказала она, — ты найдешь, где остановиться, а я уговорю герцога дать тебе пропуск. Даже странствующему монаху пригодится пропуск от герцога Бретани.
Но странствующие монахи не ходили с оружием, не говоря уж о длинном английском луке, и Томас не знал, куда его деть. Ему претила мысль избавиться от лука. Вид обгорелых бревен на заброшенных фермах подал ему идею. Он отломал короткий конец почерневшей жерди и привязал поперек к цевью лука со снятой тетивой, так что оно стало напоминать крестообразный посох пилигрима. Томасу вспомнился доминиканец, пришедший как-то в Хуктон с точно таким же посохом. Тот странствующий монах так коротко подстригал волосы, что казался лысым, и читал такие страстные проповеди у церкви, что отец Томаса прогнал его, устав от напыщенных речей. Теперь Томас рассчитывал изобразить такого же чудака. Жанетта предложила ему привязать к посоху цветы, чтобы замаскировать лук еще лучше, и он обернул свое оружие высоким загрубевшим клевером, выросшим на заброшенных полях.
Захваченный в Ланьоне фургон, влекомый сухопарой лошадкой, подскакивая и громыхая, катил на юг. Приближаясь к Гингаму, латники стали еще осторожнее, боясь засады арбалетчиков в прилегающем к самой дороге лесу. У одного из англичан был охотничий рог, и он постоянно трубил, чтобы предупредить врага о своем приближении и дать им знать, что отряд идет с миром, а Болтби прицепил к концу копья полоску белой ткани. Засады не было, но в нескольких милях от Гингама впереди показалась река, где путников поджидали вражеские солдаты. Вперед вышли два латника и дюжина арбалетчиков, подняв свое оружие, и Болтби позвал из фургона Томаса.
— Поговори с ними, — велел он.
Томас занервничал.
— Что им сказать?
— Дай им свое благословение, черт возьми, — сердито проговорил Болтби, — и скажи, что мы идем с миром.
С колотящимся сердцем и пересохшим ртом Томас пошел по дороге вперед, его черная ряса непривычно хлопала по лодыжкам. Помахав арбалетчикам рукой, он крикнул по-французски:
— Опустите оружие! Эти англичане идут с миром.
Один из всадников поскакал вперед. На его щите виднелся белый герб с горностаями, как у солдат герцога Иоанна. Сторонники герцога Карла окружали горностая синей гирляндой с геральдическими лилиями.
— Ты кто? — спросил всадник.
Томас открыл рот для ответа, но слова замерли в горле. Разинув рот, он уставился на всадника с рыжеватыми усами и странными желтыми глазами. «Внушительный ублюдок», — подумал Томас и поднес руку к лапе святого Гинфорта. Возможно, святой вдохновил его, так как он вдруг испытал подъем и нашел удовольствие в роли монаха.
— Я всего лишь смиреннейший раб Божий, сын мой, — вкрадчиво проговорил Томас.
— Англичанин? — с подозрением спросил латник. Томас говорил по-французски почти безупречно, но это был французский английских правителей, а не тот, на котором разговаривали во Франции.
Снова у Томаса похолодело в груди, но он выиграл время, перекрестившись, и с этим движением к нему вернулось вдохновение.
— Я шотландец, сын мой, — сказал он, и это немного успокоило подозрение желтоглазого, поскольку шотландцы всегда были союзниками Франции.
Томас ничего не знал о Шотландии, но сомневался, что и в Бретани многие знают больше. Это была далекая и во всех отношениях непривлекательная страна. Скит всегда говорил, что Шотландия — это край болот, скал и поганых язычников, которых убить вдвое труднее, чем любого француза.
— Я шотландец, — повторил беглец, — и привел родственницу герцога, оказавшуюся в руках англичан.
Всадник взглянул на фургон.
— Родственницу герцога Карла?
— А что, есть другой герцог? — с невинным видом спросил Томас. — Это графиня Арморика с сыном, который приходится внучатым племянником герцогу и сам по рождению граф. Англичане продержали их шесть месяцев в плену, но милостью Божьей теперь смягчились и отпустили. Герцог, я знаю, будет рад принять ее.