Торжества англичан и месть французов были прерваны неожиданным стихийным бедствием. Бубонная чума, которая была эндемичной на востоке в течение многих веков, появилась в Генуе и Сицилии осенью 1347 года. Чума распространялась крысами и их паразитами. Она переносилась кораблями и их грузами, а также по сухопутным торговым путям Средиземноморья и Западной Европы. Зимой на смену ей пришла легочная чума — еще более вирулентная форма заболевания. В этой форме она распространялась воздушно-капельным путем и быстро передавалась от человека к человеку в многолюдных городах средневековой Европы. Зимой 1347–48 годов чума появилась на юге Франции. Начавшись в портах Нарбона, Марселя и Монпелье, она распространилась на север по долине Роны и на запад в Гасконь, где население, ослабленное войной, наводнениями и неурожаем, погибало тысячами. На севере на эпидемию смотрели с отстраненным ужасом, когда паломники, путешественники и моряки приносили страшные новости. Вместе с ними пришла и сама болезнь. Она достигла Руана в конце июня 1348 года, когда в речной порт прибыли первые средиземноморские галеры. Бургундия была поражена эпидемией в июле. О первой вспышке болезни в Иль-де-Франс сообщили в Руасси, откуда она попала в Париж в августе или сентябре. С наступлением зимы эпидемия пошла на убыль, но весной 1349 года она с новой силой распространилась по северной Франции, а в таких городах, как Париж и Реймс, достигла наибольшей интенсивности летом того же года, после чего постепенно угасла в 1350 году.
Эпидемия 1347–50 годов стала величайшей демографической катастрофой, которую пережила Европа за всю свою историю. Хотя статистическая точность невозможна, а записи скудны и противоречивы, по самым правдоподобным оценкам, погибла треть населения Западной Европы. Больше всего пострадали южные районы Франции. Главные города Прованса и Лангедока потеряли более половины своего населения, а некоторые и больше. В Перпиньяне смертность могла достигать 70%. Кардиналы бежали из Авиньона, оставив после себя город, в котором половина домов была завалена трупами. По неофициальным данным, такой же уровень смертности был и в Бордо. В северных провинциях Франции смертность была несколько ниже. По лучшим оценкам, которые можно сделать, Париж и Реймс потеряли примерно по четверти своих жителей, и они, вероятно, были типичными для больших городов. В целом по стране смертность, скорее всего, была меньше, а некоторые районы вообще избежали катастрофы. Психологический шок от этого трудно понять современному человеку. По выражению поэта Гийома де Машо[15], пережившего эпидемию, смерть "выпрыгнула из клетки", нападая на своих жертв внезапно и без разбора. Фатализм и отчаяние овладели населением, столкнувшимся с ежедневным зрелищем почерневших тел, сброшенных в огромные открытые ямы на импровизированных кладбищах, это была катастрофа, которую оно не понимало и не могло ни избежать, ни контролировать. В Нидерландах на улицах главных городов стали появляться большие процессии кающихся флагелланов[16]. Смерть, разврат и покаяние становились все более настойчивыми темами эпохи войны, в которой жизнь была дешевой и короткой[17].
Чума достигла Англии немного позже, чем Франции. Первый зарегистрированный случай заболевания был в Мелкомбе (Дорсет) в начале июля 1348 года. К августу она достигла Бристоля, а к ноябрю — Лондона. Заседание Парламента, созванное на январь 1349 года, было отложено, а затем отменено. Суды были закрыты. Министры и чиновники бежали из Вестминстера, а король удалился в Лэнгли. В течение 1349 года эпидемия распространилась по средней Англии и северу. Уровень смертности был значительно выше, чем во Франции. Возможно, это объясняется тем, что легочная чума, которая передавалась быстрее и почти всегда приводила к летальному исходу, была более важным фактором в более холодном климате Англии. Но какова бы ни была причина, разрозненные данные свидетельствуют о том, что в сельских районах южной и центральной Англии умерло от 40 до 50% населения. О смертности в городах можно только догадываться, поскольку кроме гиперболизированных сообщений хронистов почти нет никаких свидетельств. Должно быть, она была еще выше[18].
15
Гийо́м де Машо́ (фр.
16
17
Muisit, Chron., 196–8; 'Breve chron. cler. anon.', CCF, iii, 14–8; Venette, Chron., ii, 210–14; Gr. chron., ix, 314–6; Lescot, Chron., 83; Machaut, Oeuvres, i, 149 (Le jugement du roi de Navarre, 1. 355). Руан: Cheruel, ii, 34–5. Бургундия: G. Gras, 'Le régistre paroissale de Givry', BEC, c (1939), 295–308. Прованс: Baratier, 82, 127–9. Бордо: Boutruche, 199–200; Foed., iii, 171. Перпиньян: R.W. Emery, 'The Black Death of 1348 in Perpignan', Speculum, xlii (1967), 611–23. Париж: M. Mollat, 'Notes sur la mortalité à Paris au temps de la peste noire', Le Moyen age, lxix (1963), 506–27; Cazelles (1972), 149–53. Реймс: Desportes, 544–9.
18
Eulogium, iii, 213–4; Baker, Chron., 99–100; Avesbury, G. Edwardi, 406–8; Knighton, Chron., 98–100; Foed., iii, 180, 182. Смертность: Hatcher, J., Plague, Population and the English Economy, 1348–1530 (1977), 21–6; Z. Razi, Life, Marriage and Death in a Medieval Parish (1980) 99–109.