В середине апреля 1370 года Карл V, его три брата, герцоги Анжуйский, Бургундский, Беррийский, и его шурин, герцог Бурбонский, собрались в Париже, чтобы отпраздновать Пасху и оценить стратегическую ситуацию. Основные направления стратегии французского правительства на ближайшие шесть месяцев были определены на ряде встреч после Пасхи, на которых присутствовало большинство лидеров военной аристократии. Они решили сосредоточить свои усилия на завершении завоевания Аквитании. Предполагалось сформировать две армии. Герцог Анжуйский должен был вторгнуться в герцогство с юго-востока со стороны Гаронны в направлении Ла-Реоля и Бержерака, а герцог Беррийский занять Лимузен, чтобы проникнуть в сердце герцогства с востока. Эти две армии должны были встретиться в Ангулеме, где предполагалось осадить принца в его столице. На определенном этапе план был расширен, чтобы охватить третье направление натиска на герцогство с севера из крепостей на Луаре и Крезе под руководством маршала Жана Мутона де Бленвиля. Герцог Анжуйский, ставший героем после своих бескровных завоеваний последних трех месяцев, рискнул предсказать, что англичане будут изгнаны из Аквитании в течение двух лет[109].
В это же время было принято еще одно судьбоносное решение. Было решено отправить в отставку коннетабля Роберта Моро де Фиенна. Должность коннетабля традиционно занималась пожизненно, но считалось, что Роберт ничем не отличился во время похода к Кале за последний год. По словам принимавших решение принцев, коннетабль был полусонный. Вместо него было предложено отозвать из Кастилии Бертрана Дю Геклена и назначить его на место Фиенна. Это был весьма смелый выбор, ведь по традиции коннетаблем должен был быть знатный дворянин, а не человек вроде Дю Геклена, единственным достоинством которого было то, что он был выдающимся профессиональным военным. Но в Париже серьезно опасались планов Ноллиса, само имя которого сеяло ужас во Франции с 1359 года. Среди высшей знати не было очевидного альтернативного кандидата. По мнению Фруассара, продвижение Дю Геклена было делом рук Людовика Анжуйского. Этому есть некоторое подтверждение со стороны самого Дю Геклена, который всегда считал Людовика своим покровителем и защитником при дворе.
В возрасте около сорока лет Бертран Дю Геклен уже был известной фигурой. Он был в значительной степени ответственен за возведение Энрике Трастамарского на трон Кастилии, и свержение короля, поддерживаемого англичанами, в ходе кампании, которая, хотя и направлялась и субсидировалась французским правительством, была в значительной степени частным предприятием. В ходе этого предприятия он стал самым богатым из всех солдат удачи, процветавших на полях англо-французской войны в 1350-х и 1360-х годах. В каком-то смысле он был французским аналогом Роберта Ноллиса, человека скромного происхождения (хотя и не такого скромного, как Ноллис), который сделал свою репутацию и свое состояние как независимый капитан. В карьере обоих грань между государственной войной и разбойничьим промыслом была крайне размытой. И у них были общие черты характера. Оба были хваткими, самодостаточными людьми, чья молчаливая манера поведения, вероятно, отражала испытываемый ими дискомфорт в присутствии крупных магнатов, которые традиционно главенствовали в Советах королей. Бертран, как описала его Кристина Пизанская в своем портрете идеального коннетабля, был "степенным и немногословным, никогда не говорил о пустяках". Но если у Дю Геклена были эти общие черты с Ноллисом, то он был гораздо лучшим военачальником. Правда, он не был хорошим тактиком на поле боя, как Чандос или принц Уэльский, оба из которых превосходили его в бою. Но этот опыт заставил его разделить опасения Карла V относительно риска крупных сражений против англичан. Его война не должна была стать войной сражений. Он понимал ценность войны на истощение, которую в долгосрочной перспективе англичане не смогут выиграть. Его сильными сторонами были жесткий контроль над войсками под его командованием, тщательное планирование кампаний, мастерство ведения войны с быстрыми передвижениями и понимание стратегических задач, в чем с ним сравниться могли только покойный Генри Ланкастер или Эдуард III в его лучшие годы[110].
109
Froissart, Chron. (SHF), vii, 220–1, 403–4; Chandos Herald, Prince Noir, ll. 4001–18; Chron. premiers Valois, 206; Anselme, vi, 757. Cf. Delachenal, iv, 254; Lehoux, i, 226–7.
110
Christine de Pisan, Livre des fais, i, 185, ii, 208–9 (App. 17); Froissart, Chron. (SHF), vii, 221, 255; Chronographia, ii, 390.