В течение короткого времени после своего прибытия в Париж герцог Бургундский обнаружил шаткость своего положения. Одно дело, представлять свою программу на организованной им самим парижской ассамблее, и совсем другое — воплощать ее в жизнь. Иоанн не имел официального статуса или полномочий и не контролировал ни один из основных органов власти. При королевском дворе, в Совете, Парламенте и Счетной палате главенствовали люди, лично заинтересованные в существующей системе и предложения Иоанна были им совсем не по душе. Они представляли угрозу для занимаемых ими должностей и привилегий. Многие из них также были союзниками или клиентами герцога Орлеанского. Принцы в Париже позволили себе объединиться с Иоанном на публичном заседании в королевском дворце, но они были менее привержены ему, чем казалось. Один бургундский чиновник, писавший домой, считал, что они его обманывают и что все они тайно выступают на стороне герцога Орлеанского. Как только закончилась Парижская ассамблея, принцы перешли к установлению коллективного контроля над государственным аппаратом. Главными движущими силами были дяди короля, герцоги Беррийский и Бурбонский. Их поддержал проницательный и независимый Карл д'Эврё, король Наварры, который правил своим маленьким пиренейским королевством, но по рождению и предпочтениям был французским политиком. Сразу после собрания во дворце Сите эти люди созвали более узкое совещание видных дворян, прелатов и чиновников. Они согласились назначить герцога Беррийского капитаном Парижа. Капитанов Лувра и Бастилии заставили поклясться, что они будут принимать приказы только от королевского Совета. Когда через несколько дней король проявил признаки выхода из безумия, советники издали от его имени ордонанс, повелевающий соперничающим принцам разоружиться и запрещающий подданным короля поддерживать их[217].
26 августа 1405 года письменное изложение программы герцога Бургундского было представлено делегацией его советников, для принятия мер, двум главным институтам французского государства — Парижскому Парламенту и Счетной палате. Судьи Парламента ответили отказом. По их словам, они всегда будут выполнять свой долг перед королем. В Счетной палате документ был принят еще более холодно. Председатель, старый орлеанист Жан де Монтегю, епископ Шартрский, сказал представителям Иоанна, что если королю и его Совету будет угодно дать им такие инструкции, то они сделают все возможное, чтобы их выполнить, "насколько это будет входить в их компетенцию". Они были офицерами короля, добавили они позже, после того, как им принесли очередное бургундское послание, но они обязаны выполнять свои обязанности не только перед ним, но и перед его королевой и детьми. Их целью всегда будет удовлетворить их всех. Такой же ответ они дали и представителям герцога Орлеанского. Эти ответы поставили Иоанна в затруднительное положение. У него не было другого способа навязать свою волю, кроме как заручиться поддержкой королевского Совета и сделать это было бы нелегко, если не удастся заставить герцога Орлеанского подчиниться[218].
Столкнувшись с политическим тупиком, обе стороны обратились к пропаганде, а затем и к насилию. В конце августа во всех главных городах королевства было разослано письменное изложение программы Иоанна Бесстрашного — первый из длинной серии политических памфлетов, которые Иоанн будет выпускать в течение последующих лет, чтобы заручиться поддержкой народа. Людовик ответил ему желчным письмом с изложением собственной версии событий. Эти напыщенная и повторяющаяся переписка продолжались до сентября. Неизвестно, какое влияние эти письма оказали на тех, кто их читал. В Санлисе, где письма герцога Орлеанского были зачитаны офицерам города, а затем собранию горожан, советники ответили, что они будут действовать "как добрые подданные короля". Вероятно, их реакция была типичной. Люди были напуганы тем направлением, которое, казалось, принимали события, и не знали, что делать[219].
Мелён имел много преимуществ в качестве базы для королевы и герцога Орлеанского: близость к Парижу; практически неприступная крепость на острове посреди Сены; хорошее сообщение по дорогам и рекам с владениями Людовика на Луаре и в Шампани; доступ к казначейскому запасу монет и слитков, который хранился в башне замка. Считается, что Людовик похитил из этой казны 100.000 франков, а по некоторым источникам — вдвое больше. Войска, которые он призвал на помощь, уже собирались за городом в полях на берегу Сены в течение нескольких дней после инцидента в Жювизи. В них входили графы Сен-Поль и Алансонский, герцог Лотарингский со своими свитами и главные вассалы из владений Людовика. Ему также удалось собрать большинство организованных войск, имевшихся в то время во Франции. Жанн д'Арпедан, давний орлеанист, прибыл с войсками, отозванными с границы Кале. Герцог Анжуйский, еще один союзник, находился в Гатине на пути в Прованс, чтобы предпринять последнюю попытку отбить Неаполь у своих врагов, когда получил от Людовика Орлеанского призыв срочно вернуться в Мелён, "не проезжая через Париж". Герцог повернул назад и предоставил свою армию в распоряжение королевы. Переговоры велись с графом Арманьяком и коннетаблем. Под их командованием на границе с Гасконью находилось более 3.000 человек. Уже через несколько недель после прибытия в Париж военное положение герцога Бургундского стало казаться весьма шатким[220].
217
Rapport Arch. Dijon, 106–7 (чиновники); BN Fr. 32510, fol. 342vo (меньшее совещание); Monstrelet, Chron., i, 113–14 (капитаны). Ордонансы: AN K55/35; Choix de pièces, i, 270.
219
Chron. R. St-Denis, iii, 310; Choix de pièces, i, 273–83; AN KK267, fols 118vo–120 (список мест, куда были направлены манифесты Людовика); *L. Mirot (1914 [3]), 405–14; *Flammermont, 263–4.
220
Деньги: Coville (1932), 358–9; Chron. R. St-Denis, iii, 330 (с другой цифрой). Войска: Chronographia, iii, 270–1; Monstrelet, Chron., i, 120–1; *Jouvenel, Hist., 776; Choix de pièces, i, 270; 'Petite chron. Périgueux', 332. Арманьяк и Альбре: Rapport Arch. Dijon, 106; Choix de pièces, i, 270.