Через сорок лет после гибели Людовика Орлеанского на его могиле в Орлеанской часовне Целестинской церкви была сделана надпись, которая в итоге была уничтожена, когда церковь была превращена в казармы во время революции 1789 года. "Людовик был благороднейшим из людей, пока жил, но другой человек стремился выдвинуться вперед и из ревности убил его, — провозглашалось в надписи, — за что и по сей день пролито много крови". Убийство герцога Орлеанского открыло одну из самых печальных страниц в истории Франции. Оно разделило страну на целое поколение, спровоцировав жестокую гражданскую войну, которая открыла возможность англичанам для вторжения и частичной оккупации Франции. В первые несколько недель после убийства казалось, что герцогу Бургундскому все сойдет с рук. 10 декабря 1407 года вдова убитого, Валентина Висконти, драматично въехала в Париж в черной одежде, в повозке запряженной черными лошадьми, в сопровождении многочисленной свиты, одетой в траур. Кортеж направился прямо в отель Сен-Поль, где Валентина в сопровождении своих детей театрально распростерлась перед королем, взывая к мести. Принцы вышли встретить ее у ворот города — жест сочувствия к женщине, которую двенадцать лет назад изгнали из столицы. Вскоре стало ясно, что им нечего ей предложить, кроме общего негодования и добрых слов. Они лишились своего естественного лидера. Король то и дело сбивался с мысли, едва понимая, что происходит. Дофину, Людовику, герцогу Гиеньскому, было всего одиннадцать лет, и он был женат на дочери герцога Бургундского. Карлу, новому герцогу Орлеанскому, было всего тринадцать лет, он был чувствительным юношей, лишенным политического опыта, но уже начал писать стихи, которые однажды прославят его в веках.
Власть по умолчанию перешла в руки престарелого герцога Беррийского и его племянника, колеблющегося и непопулярного герцога Анжуйского. Вспоминая события 1405 года, они были напуганы перспективой гражданской войны. Их пугала невысказанная угроза, что Иоанн может кинуться в объятия англичан. Они знали, что население Парижа, у которого герцог Орлеанский ассоциировался с растратами, коррупцией и налогами, открыто симпатизировало его убийце. Вскоре выяснилось, что то же самое считают и в других городах северной Франции. Герцог Бургундский ожидал, что принцы предпримут против него карательную военную экспедицию. В Совете, безусловно, были люди, которые поддержали бы этот курс. Среди них был Жан де Монтегю, магистр королевского двора. Герцог Бурбонский, вероятно, также склонялся к этому. Но этого не произошло, а вместо незадолго до Рождества герцоги Беррийский и Анжуйский отправили во Фландрию гонцов с предложением провести встречу, на которой они надеялись договориться со своим грозным родственником. Тем временем королевский Совет сделал герцогу Бургундскому жест примирения. Ему восстановили пенсию, которой лишил его Людовик Орлеанский, а королева даже прислала ему традиционный подарок в виде драгоценностей на Новый год[293].
Встреча состоялась 20 января 1408 года в Амьене. Для герцога Бургундского это было идеальное место: густонаселенный промышленный город на Сомме с радикальными традициями, восходящими к городским восстаниям 1350-х годов. Иоанн, по словам хрониста, был "хорошо любим амьенцами". Зима была одной из самых суровых за многие годы. Герцоги Беррийский и Анжуйский ехали через равнину Пикардии в такую холодную погоду, что замерзли реки и дороги занесло большими сугробами. Их сопровождал Жан де Монтегю с частью королевского Совета и эскортом из 200 всадников. Прибыв в Амьен, они обнаружили, что Иоанн уже там. Он был совсем не похож на того нервного, извиняющегося человека, которого они в последний раз видели в Нельском отеле. Воодушевленный невнятным ответом королевского Совета, поддержанный своими родственниками и подданными во Фландрии и Артуа, Иоанн решил действовать нагло. С ним были его братья, Антуан, герцог Брабанта, и Филипп, граф Неверский, его немецкие союзники графы Намюрский и Клевский и множество дворян из всех его владений. Несколько сотен его солдат были расставлены в стратегически важных пунктах по всему городу. Над входом в его покои висел большой транспарант с изображением двух скрещенных копий, одно с заостренным стальным наконечником, а другое с затупленным — оружие мира и войны. Выбор оставался за его противниками.
В этой пугающей атмосфере Иоанн устроил грандиозный банкет для герцогов Беррийского и Анжуйского в вечер их прибытия, на котором присутствовали герольды и музыканты. С виду все выглядело дружелюбно и доброжелательно, но под этим скрывались гнев и обида. Принцы приехали в Амьен в надежде на некий формальный акт раскаяния, который позволил бы помиловать герцога Бургундского без особых потерь для монархии. Но когда стороны встретились на следующее утро в епископском дворце под сенью большой апсиды собора, Иоанн ничего не уступил. В присутствии толпы знатных людей он заявил изумленным принцам, что убийство герцога Орлеанского было справедливым и праведным поступком. Он приказал убить кузена из чувства долга, потому что Людовик намеревался уничтожить короля, королевскую семью и французское королевство и решил захватить трон для себя. Иоанн прихватил с собой трех богословов из Парижского Университета, чтобы поддержать эту линию. Один из них, которому предстояло стать печально известным в последующие месяцы, был нормандцем по имени Жан Пети, который последние два года находился на службе у герцога. Пети был прирожденным мастером диспута, эрудированным и искусным ритором, который иногда выступал в качестве представителя Университета. При поддержке двух своих коллег он заявил, что убийство герцога Орлеанского было законным в глазах Бога и, было бы тяжким грехом оставлять его в живых. Иоанн, со своей стороны, заявил о готовности лично объясниться с Карлом VI. Но он сказал, что не намерен извиняться, и настаивал на том, что Карл VI должен быть благодарен ему за то, что он сделал. Переговоры продолжались десять дней и закончились безрезультатно[294].
293
Epitaphier du Vieux Paris, ii, ed. E. Raunier (1893), no. 781; cf. pp. 316–17; Monstrelet, Chron., i, 165, 167–70, 172; Chron. R. St-Denis, iii, 742, 748–52; 'Geste des nobles', 118–19; 'Chron. Cordeliers', 195; Cochon, Chron., 222; Héraut Berry, Chron., 25. Монтегю: Coville (1932), 96. Pension: Pocquet 1939 [2]), 142. Jewellery: AD Côte d'Or B1554, fol. 112vo.
294
Itin. Jean, 363; Monstrelet, Chron., i, 172–4; Istore, ii, 431–2'; 'Geste des nobles', 117–18; Латники: Chauvelays, 167–9. Место проведения: 'Livre des trahisons', 25. Пети: Coville (1932), 1–86, 100–1. Оправдание: Inv. AC Amiens, ii, 4.