В письме своим чиновникам в Лилле Иоанн Бесстрашный выразил полное удовлетворение тем, как все прошло. Как и следовало ожидать, он не извинился и не признал свою вину, не понес никакого наказания за свое преступление и ни в чем не уступил. В том же письме Иоанн заявил, что его удовлетворение разделяют все остальные члены Совета, но вряд ли он сам в это верил. Мир был пародией. Он был навязан слабым, разобщенным и напуганным советникам короля, а они, в свою очередь, навязали его молодым принцам Орлеанского дома. Недовольство явственно ощущалось в соборе. Орлеанские братья вернулись в Блуа вместе с советниками и приближенными своего отца, обиженные и униженные. Сам Иоанн покинул Шартр сразу же после завершения обряда, даже не разделив традиционной трапезы и кубка вина с пряностями. Клерк Парламента написал на полях своего журнала: "Мир, мир и все же не мир". Шут герцога Бургундского придумал более удачную фразу, которая прижилась. Он назвал это paix fourrée (пустой мир). Собрание в Шартре ознаменовала для Карла и Филиппа Орлеанских начало публичной политической карьеры, посвященной уничтожению Бургундского дома[311].
Король вернулся в Париж 17 марта 1409 года и был встречен восторженным приемом с пирами и уличными гуляньями. Королева последовала за ним через несколько дней, совершив свой торжественный въезд в столицу в окружении дам в белых одеждах. Герцогу Бургундскому удалось вернуть правительство в Париж. Но прошло несколько месяцев, прежде чем он смог установить над ним контроль. Карл VI вскоре вновь оказался в отлучке и, за исключением короткого перерыва в конце мая и июне, был недееспособен до августа. В соответствии с последовательными королевскими ордонансами, регулирующими ведение дел во время его отлучек, власть перешла к королеве. Она была горько возмущена "пустым миром" в Шартре и не собиралась делить свою власть с герцогом Бургундским, если бы могла этого избежать. 24 марта, через неделю после возвращения, она и ее брат заключили официальный договор с Иоанном Бесстрашным и его шурином Вильгельмом, графом Эно, в котором те признали ее опеку над королевскими детьми и ее право управлять государством во время отлучек Карла VI и поклялись выполнять ее решения. Единственным ее обещанием, помимо довольно туманного выражения доброй воли, было то, что они получат достаточное уведомление о заседаниях Совета, чтобы иметь возможность присутствовать на них. Даже это имело ограниченное значение, поскольку Совет по-прежнему был полон орлеанистов, а сама Изабелла вскоре удалилась вместе с Дофином в Мелён, что сделало практически невозможным ведение важных дел. В столице гражданская служба занималась повседневными государственными делами в соответствии со своей привычной рутиной, противопоставляя свою огромную силу инерции амбициям Иоанна. Тем временем программа реформ Иоанна застопорилась. Его финансовое положение быстро ухудшалось, так как у герцога не было доступа к королевской казне и он много занимал, чтобы финансировать свои военные расходы. К февралю 1409 года его кредит был исчерпан, и он выплачивал только проценты по новым займам в размере около 40%. В апреле он был вынужден приостановить на неопределенный срок выплату пенсий своим сторонникам и вассалам[312].
В середине августа 1409 года король пришел в себя и был способен вести дела в течение следующих шести недель. Герцог Бургундский, который был в отъезде и занимался делами Фландрии, немедленно вернулся в Париж, решив использовать минуты здравомыслия короля, чтобы навязать свою волю разветвленным государственным институтам. Главным союзником Иоанна в Совете был король Наварры, который испытывал нехватку денег и был готов оказать поддержку в обмен на долю в добыче. Вдвоем они решили силой подавить сопротивление двора и администрации и навязать программу реформ Иоанна. Они договорились в удобный момент арестовать "некоторых злоумышленников, заговорщиков и предателей", которые могли помешать их планам, ввели войска в Париж, готовясь к этому моменту и посвятили во все королевского прево Пьера де Эссара, старого бургундского сторонника. 7 октября 1409 года Жан II де Монтегю был арестован прево на улице, когда направлялся к мессе. "Как вы посмели наложить на меня руки", — сказал он прево, когда его уводили. У Монтегю были влиятельные друзья, в частности королева и герцог Беррийский, и он рассчитывал на их защиту. Но его покровители ничего не смогли для него сделать. Монтегю отвезли в Шатле и обвинили в заговоре с Людовиком Орлеанским с целью продлить болезнь короля. После формального суда он был приговорен к смерти специальной комиссией, состоявшей из креатур герцога Бургундского.
311
*L. Mirot (1931), 339–41; *Plancher, iii, PJ no. 258; Chron. R. St-Denis, iv, 194–202; Monstrelet, Chron., i, 397–401; Baye, Journ., i, 260.
312
Baye, Journ., i, 260–1; Jouvenel, Hist., 199; Journ. B. Paris, 4–5; Monstrelet, Chron., ii, 4; Chron. R. St-Denis, iv, 250; Munich, Bayerisches Hauptstaatsarchiv, Pfalz-Neuburg Auswärtige Staaten, Urk. 981 (договор). Мелён: Lehoux (1966–8), iii, 153n6. Финансы: BN Coll. Bourgogne 54, fol. 302; 56, fol. 241; 58, fol. 98.