В первый год нового царствования лондонский поэт и моралист Джон Гауэр, уже старый и почти слепой, обратился к новому королю с призывом о мире с Францией. Вероятно, это была его последняя работа. Гауэр на словах поддерживал английские притязания на корону Франции и возвращение завоеванных юго-западных провинций. Но превыше всего он ставил стремление к миру, "главному из всех богатств мира":
Это были более чем обычные чувства. Гауэр был близок к дому Ланкастеров. Он "носил красные рукава" придворного чиновника. Его произведения был широко читаемы. И его взгляды были похожи на взгляды других поэтов того же мира: придворного и дипломата Джеффри Чосера, солдата сэра Джона Кланвоу, долго служившего клерком канцелярии Личной печати короля Томаса Хоклива. Похоже, что их пацифизм разделяли многие, возможно, большинство политически активных, хорошо воспитанных англичан того периода. Англия, как и вся Западная Европа, страдала от чумы, рецессии и налогового давления. Палата Общин продолжала периодически голосовать за субсидии на оборону Англии, но она не проявляли особого стремления к финансированию континентальных кампаний[81].
Англия на рубеже начала XV века стала если не более мирным, то уж точно менее военным обществом. Старое стремление к войне все еще сохранялась в Чешире, поддерживаемое восстанием в Уэльсе. Оно сохранилось и на пустошах шотландской границы, где оно было необходимым условием выживания. В других местах трудности, с которыми английские капитаны годами сталкивались при наборе обученных для войны людей, были симптомами общего разочарования в войне среди дворянства графств. В течение почти двадцати лет не было ни одной крупной английской кампании на континенте. Возможности для гарнизонной службы сокращались по мере постепенного изгнания англичан из их опорных пунктов к северу от Дордони, за которым последовало оставление Шербура и Бреста и ликвидация вольных компаний в Оверни и Лимузене. С ростом профессионализации военного дела борьба стала уделом небольшого элитного корпуса военных подрядчиков и штатных солдат. Их политическое влияние было ограничено, а численность быстро сокращалась. В период с 1389 по 1410 год число опоясанных рыцарей сократилось примерно на две трети. Даже семьи, обладавшие необходимым богатством и статусом и имевшие за плечами давние традиции военной службы, больше не желали становиться рыцарями или вообще служить. "Ради тщеславной чести или ради мирского блага, те, кто в прежние времена становились рыцарями, где они теперь?" — спрашивал Гауэр. Престарелые профессиональные солдаты возвращались домой, чтобы жить на своих землях, вкладывать прибыль, если она у них была, и утешать свои души, основывая часовни. Те немногие, кто был еще в расцвете сил, находили службу вдали от дома. Чеширский сквайр Джон Каррингтон, бежавший в Италию после участия в неудачном восстании графов в начале 1400 года, обнаружил, что многие англичане и гасконцы служат в войсках миланского деспота, "которые пришли туда в надежде на спасение". Но большинство из них, как и сам Каррингтон, скорее всего, предпочли вернуться домой без гроша в кармане, столкнувшись с жизнью "рабства и нужды" в поисках случайной военного заработка у непостоянных хозяев[82].