18 апреля 1402 года, когда герцог Бургундский находился в Аррасе и праздновал свадьбу своей дочери, королевский Совет собрался в Париже в присутствии короля и решил назначить герцога Орлеанского президентом Генерального Совета сборщиков налогов. Эта должность давала ему общую власть над налоговыми поступлениями короны в Лангедойле. По словам официального хрониста, это была лишь часть более общей передачи полномочий короля своему брату "во всех делах, великих и малых, в мире и войне, в королевстве и за его пределами". Вскоре после этого Людовик провел через Совет введение новой тальи. Впервые за пять лет во Франции был введен налог на сумму от 1.200.000 до 1.300.000 франков, что означало увеличение общего бремени королевских налогов примерно на 60%. Помимо формального упоминания о расходах на преодоление папского раскола и защиту восточного христианства от турок, единственным обоснованием налога было то, что деньги нужны для борьбы с "Генрихом, герцогом Ланкастерским, который называет себя королем Англии". Говорили, что английская армия недавно высадилась в Гаскони, чтобы напасть на французские города и замки в этой местности. Это была ссылка на свиту графа Ратленда, который прибыл туда в качестве лейтенанта Генриха IV предыдущей осенью. Но Людовик, похоже, не имел в виду конфронтацию на гасконской границе, а думал о вторжении в Англию. В ордонансе сообщалось, что Ричард II все еще жив и находится в Шотландии и, вероятно, призовет на помощь врагов Англии. В Шотландии Олбани и Дуглас приняли решение о вторжении на север Англии. Летом планировалось отправить в Шотландию французскую армию, чтобы поддержать их. Командование должно было быть разделено между Пьером де Эссаром, руководителем последнего французского посольства в Шотландию, и Жаком д'Эйли, знаменитым рыцарем из Пикардии, одним из героев Никопольского крестового похода, который, по словам Фруассара, в течение многих лет "исследовал мир за морями и бродил по дальним странам в поисках приключений". В Бресте была снаряжена флотилия транспортных судов, чтобы присоединиться к флоту графа Кроуфорда и доставить армию в Шотландию. Была согласована дата начала кампании[92].
Людовик, однако, перестарался. Он не заручился согласием герцога Бургундского, а Филипп был еще достаточно влиятелен, чтобы проявить себя в таком важном вопросе, как этот. Он не возражал против политики поддержки Лже-Ричарда и его шотландских покровителей. Возможно, он был участником решения о предоставлении кораблей и людей графу Кроуфорду, которое было принято еще до его отъезда из Парижа. Франко-шотландскому флоту было позволено доставлять свои захваченные призы во фламандские порты под носом у его чиновников. Он также должен был одобрить, по крайней мере молчаливо, отправку экспедиционной армии в Шотландию, так как среди ее руководителей было несколько видных членов его двора. Жак д'Эйли был одним из его приближенных, а Пьер де Эссар, командующий армией, был его камергером. Филипп возражал не против предполагаемой кампании, а против того, что его племянник взял на себя контроль над государственными финансами, и против того, что это было сделано, пока он был в отъезде. Введение тальи спровоцировало серьезный политический кризис. Примерно в то время, когда был издан ордонанс о введении тальи, у короля случился рецидив болезни, и Парламент отказался его регистрировать. После некоторой задержки он был провозглашен со ступеней Шатле на основании полномочий личного секретаря короля, вместе с заявлением о том, что герцоги Беррийский и Бургундский одобрили его. Оба герцога возмущенно отрицали это. Иоанн Беррийский утверждал, что его имя было добавлено к ордонансу без его согласия. Филипп Бургундский внезапно оставил охоту, вернулся в Аррас для обсуждения со своими советниками, а затем направился в Париж. Из Клермон-ан-Бовези он обратился с яростным протестом к судьям Парламента. По его словам, утверждение, что он одобрил введение тальи, было "чистой болтовней и издевательством". Ему действительно предложили 100.000 франков за его одобрение после принятия решения, от которых он отказался, но в остальном он не имел к этому никакого отношения. Герцог заявил, что в принципе против увеличения налогового бремени на население, и без того обложенное большими налогами и значительно уменьшившееся из-за чумы, тем более что доходы, скорее всего, будут потрачены на бесполезные субсидии тем, кто пользуется поддержкой в Париже. Судьям было предложено обеспечить максимально широкую огласку взглядов герцога. Но когда утром 20 мая они получили герцогский манифест, то побоялись действовать. Канцлер и первый президент были в отъезде. Другие придворные опасались, что письмо окажет подстрекательское воздействие на общественное мнение, что, конечно же, было целью Филиппа. Поэтому его посланники отправились в Шатле и зачитали его там. Копии были разосланы во все крупные города королевства[93].
92
Ord., viii, 494–6; Baye, Journ., i, 33, ii, 285; Chron. R. St-Denis, iii, 24–6, 28, 36; Jouvenel, Hist., 147. Талья: BN Fr. 14371, fols 146vo–148vo; Chronographia, iii, 198–9. Франко-шотландское вторжение: Foed., viii, 257; Chron. R. St-Denis, iii, 104 (не в том году). Эйли: Froissart, Chron. (KL), xv, 333.
93
Chron. R. St-Denis, iii, 26–8, ii, 285; Baye, Journ., 34–6; Itin. Ph. le Hardi, 324–5. Призы: Le Bis, 'Dossier', no. 28 [9]. Эйли: Monstrelet, Chron., ii, 119. Эссар: BN Fr. 31920, fol. 104.