Одним из наиболее сложных и спорных вопросов, связанных с этими годами, является вопрос о значении сельского бандитизма. Был ли это просто криминал? Или это было политическое сопротивление? Сельский бандитизм не был новым явлением. Он был эндемичен в Нормандии в течение многих лет до английского завоевания, как и в других частях Франции. Масштабы проблемы менялись в зависимости от экономического состояния сельской местности. Рецессии и войны заставляли мужчин покидать землю и идти на преступление. Массовое бегство крестьянства, последовавшее за приходом английских войск в 1417 году, привело к мощному всплеску насилия в сельской местности. Мужчины скрывались в густых лесах, покрывавших тогда большую часть Нормандии, или, как говорится в одном из указов Генриха V, "уходили в пещеры, болота и крепости, чтобы стать грабителями и разбойниками, вопреки клятве и верности". Судя по сохранившимся документам, в подавляющем большинстве это были молодые люди, как правило, крестьяне, сельскохозяйственные рабочие или сельские торговцы, а их деятельность в основном была сосредоточена в Нижней Нормандии в графствах Кан и Байе. В этих регионах был высокий уровень безработицы в сельской местности, и жизнь сельских жителей регулярно нарушалась налетчиками из гарнизона Мон-Сен-Мишель или Мэна[73].
Часть разбойничьих нападений, несомненно, носила политический характер. Очень редко пойманные получали статус военнопленных и могли заплатить за себя выкуп как солдаты вражеской армии воюющие за дело Дофина. Банды, упоминаемые в английских документах как "разбойники и другие представители французской партии" или "арманьякские разбойники", вероятно, были представителями политического сопротивления. Банда, бродившая в середине 1420-х гг. по бокажу[74] к югу от Понт-Одеме и бравшая клятву с новобранцев "делать все возможное, чтобы навредить англичанам", несомненно, была таковой. Некоторые разбойники, как выяснилось, сотрудничали с близлежащими французскими гарнизонами. Однако на основании подобных случаев трудно делать какие-либо обобщения. За голову каждого разбойника, взятого живым, назначалась цена в 6 ливров, и таким образом большое количество разбойников было поймано и предано смерти. Обычно их обвиняли в предательстве и обезглавливали, а в случае с женщинами — закапывали живьем в землю, вместо того чтобы повесить как обычных преступников. Это привело к тому, что историки стали называть этих людей политическим сопротивлением. Однако понятие измены было слишком расплывчатым, чтобы ярлык "предатель" мог служить надежным ориентиром. По мере развития законодательства в XIV–XV веках французские юристы все чаще прибегали к определению государственной измены по римскому праву, которое могло охватывать любое насильственное нарушение общественного порядка. Нормандский хронист Тома Базен отмечал, что независимо от того, покинули ли они свои дома из-за вражды с англичанами, или из-за преступных наклонностей, или потому, что находились в бегах, эти люди "сражались не в рядах французов, а как дикие звери и волки в самых отдаленных уголках леса". Пожалуй, это справедливая оценка. Подавляющее большинство их жертв были соотечественниками нормандцами, а не английскими солдатами или чиновниками[75].
В течение многих лет после английского завоевания отношение видных нормандцев формировалось под влиянием памяти о гражданских войнах. Руан и другие нормандские города были твердыми приверженцами Бургундского дома. Для них Дофин был не естественным правителем Франции, а лидером фракции. То, что он был французом, было менее важно, чем то, что он позволил себе стать марионеткой ненавистного графа Арманьяка, силой захватившего их город в июле 1417 г., и был причастен к убийству Иоанна Бесстрашного два года спустя. Костры, звон колоколов и уличные гулянья в Руане, встретившие известие о высадке Генриха VI в Кале в апреле 1430 г., и толпы людей, вышедших на улицы, чтобы приветствовать его въезд в город три месяца спустя, были, вероятно, искренними.
73
Rôles normands, no. 1001; Jouet (1969), 79–83, 115–16, 130, 149; M. R. Evans, 110, 114; Sumption, iv, 612.
74
Бокаж (фр.
75
Actes Chanc. Henri VI, i, 291–4, 337, ii, 11, 212–15; Rôles normands, no. 272; Ambühl (2013), 88–97; Jouet (1969), 25–6, 43–7, 79–81; Basin, Hist., i, 106–8. Измена: Digest, xlviii.4.1; Cuttler (1981) [1], 4–5, 7–9, 21–3, 26, 28; Gauvard (1991), 832–5, 840–1.