Безусловно, среди нормандцев были и те, кто придерживался иной точки зрения. Большинство старейших и богатейших дворянских родов Нормандии — Аркуры, Мелёны, Мони, Эстутевилли и им подобные — видели себя актерами на национальной сцене. Они имели давние традиции служения французской короне, а многие из них владели землями в регионах, находившихся под контролем дофинистов. После английского завоевания они покинули герцогство и присоединились к Дофину. Но более мелкие дворяне, чьи интересы были сосредоточены в Нормандии, в целом приняли ланкастерский режим, а многие из них активно поддерживали его. Большинство епископов и аббатов оставались на своих постах. Практически вся провинциальная администрация поступила так же. Нормандские дворяне служили в английских войсках и занимали должности в английской администрации. Один из них в 1425 г. заявил, что трижды попадал в плен, потерял двух своих дядей, четырех двоюродных братьев и тридцать своих друзей, и все это на службе у английского короля. Насколько типичным был этот человек, сказать трудно. Но, вероятно, такие поступки лучше отражают настроения подавляющего большинства нормандцев в период господства английского режима, чем сухие цифры казней на рыночных площадях по всей провинции[76].
Очевидно, что традиционное разделение дофинистами французов на "хороших" и "плохих", "лоялистов" и "предателей", является неадекватной таксономией. После гражданских войн и английского завоевания видные нормандцы столкнулись с невозможными ранее дилеммами. Ги Ле-Бютеллье, мелкий дворянин из Па-де-Ко, во время гражданских войн был лидером бургиньонов в Нормандии и командовал обороной Руана во время осады города Генрихом V. Его смена верности была вызвана отвращением к неспособности монархии Валуа противостоять английскому вторжению или оказать помощь нормандской столице во время 6-месячной осады. Когда город пал, Ги принес оммаж Генриху V и перешел на сторону англичан. Он сражался в их войсках, недолго служил капитаном Парижа в первые недели регентства Бедфорда, а затем был магистром его двора. Ле-Бютеллье был хорошо вознагражден за свои труды. Но личное продвижение по службе было не единственным и, возможно, даже не главным фактором в его решении.
Если Ги Ле-Бютеллье перешел в английское подданство через бургундскую партию, то Роберт Жоливе, аббат Мон-Сен-Мишель, был по определению арманьяком. Назначенный аббатом в юном возрасте в 1411 г., он перестроил островной монастырь и возглавил его оборону от англичан во время вторжения в 1417 г. В конце 1419 г. Дофин все еще называл его своим "советником". Но Жоливе был прежде всего лояльным нормандцем, обнаружившим, что мир его родственников и друзей стал частью английского государства. Несомненно, он также понимал, что если его аббатство окажется в руках врага, то он сможет присвоить его нормандские доходы, которые находились на территории, контролируемой англичанами. Весной 1420 г. Роберт рассорился со своими монахами, покинул аббатство и подчинился Генриху V. Через шесть месяцев после смерти английского короля он вошел в Совет герцога Бедфорда в Париже и Руане и начал новую карьеру на английской службе, которая закончилась только с его смертью в 1444 г. Книги Жоливе, некоторые из которых сохранились, а одну из них он, возможно, написал сам, свидетельствуют о том, что он был убежденным французом, оказавшимся, как и многие другие, не на той стороне. То же самое, вероятно, можно сказать и о его друге Рауле ле Саже, сеньоре де Сен-Пьер. Ле Саж, уроженец Котантена, как и Жоливе, сделал блестящую административную карьеру при Карле VI, но перешел на английскую службу вскоре после вторжения Генриха V в герцогство в 1417 году. В течение многих лет он занимал видное место в администрации Руана и в конце концов натурализовался в Англии[77].
Для большинства людей это не было идеологическим выбором. Их приоритетами были обыденные проблемы безопасности и выживания. Английское правительство было требовательным в финансовом отношении, но оно обещало восстановить и в некоторой степени восстановило основные формы управления, правосудия и общественного порядка после бедствий последних лет жизни Карла VI. Это был мощный генератор лояльности. Если правитель мог и хотел поддерживать мир и вершить правосудие, писал французский мудрец Жан Жувенель дез Юрсен, то люди, обезумевшие от войны, приносили ему свою верность, "даже если он был мусульманином". Как говорил сэр Джон Фастольф: "Vive le plus fort", то есть "Да здравствует сильнейший". К подобному суждению, наверное, приходили очень многие нормандцы. Успехи герцога Бедфорда в защите Нормандии в 1420-х годах и рост экономического благосостояния Руана и других нормандских городов во многом оправдывали их выбор. Общей чертой этих людей была вера в то, что ланкастерское правительство устоит, вера, которая сохранялась в Нормандии еще долго после того, как в Париже и остальной части ланкастерской Франции она уступила место сомнениям и страху. Но эта вера основывалась на мифе об непобедимости англичан и была чувствительна к изменениям в ходе войны. Когда военная ситуация изменилась и доверие к английской власти начало исчезать и в Нормандии, людям снова пришлось пересмотреть свои планы на будущее[78].
77
Бютеллье: Roger (1978), 299–307; Monstrelet, Chron., iii, 299–300. Жоливе: Le Roy, i, 328–30; Huynes, ii, 99–100; *Chron. Mont-St-M., i, 88–91, 93–7; Rôles normands, nos. 346, 1376; *Denifle (1897–9), i, 75–6; BN Fr. 4485, pp. 154, 172, 349, 352–3, 358–9; Rowe (1934), 213; Labory, 522–3, 525–7. Ле Саж: Rowe (1927), 123–8; Rôles normands, no. 1376; BN Fr. 4485, pp. 155, 172–3, 349, 365; BN PO 2604 (Ле Саж)/34, 36. Его английская пенсия: PRO C76/115, m. 4; Parl. Rolls, xi, 115 (28); PPC, iv, 175; CPR 1429–1436, 594; CPR 1436–1441, 122–3, 369.