Борьба за Мэн продолжалась вплоть до возвращения графства Анжуйскому дому в 1448 г., а в некоторых районах и после этого. Вплоть до конца XV века в договорах аренды и купчих графства часто встречаются упоминания о запустевших деревнях, разрушенных зданиях, вырубленных виноградниках и садах. В Ле-Мане, столице провинции, часть графского дворца представляла собой развалину с провалившимися крышами и заброшенными садами. Когда в 1453 г. Карл дю Мэн вернул себе баронство Тусе, в акте, зафиксировавшем этот факт, говорилось, что все баронство представляет собой пустошь. Пахотные земли поросли лесом, здания сгорели или разрушились, а большая часть населения переселилась в Бретань, Анжу или Турень, где некоторые из беженцев умерли в крайней нищете. Лишь немногие вернулись обратно. Подобное описание можно найти во многих других сеньориях и деревнях графства. В 1497 г. сообщалось, что небольшой городок Солем, расположенный вокруг бенедиктинского приорства, до войны был населен богатыми купцами и украшен роскошными домами, а теперь в нем живут одни нищие. Судя по сохранившимся бухгалтерским записям, через полвека после ухода англичан доходы от имений в этих местах так и не восстановились[1077].
Восстановление после войны шло медленно и неравномерно. Здания, виноградники и тягловый скот представляли собой значительные капиталовложения, на замену которых потребовались бы годы. Но самым серьезным препятствием на пути восстановления было зарастание пахотных земель лесом. "Леса пришли во Францию вместе с англичанами", — так говорили крестьяне Сентонжа[1078]. В таких регионах, как Иль-де-Франс и Бовези, за которые велись длительные бои, возделываемые земли отступили на островки безопасности вокруг обнесенных стенами городов и замков. Леса, отступавшие в течение двух столетий до начала войн, перешли в контрнаступление, чтобы заполнить пустоту, оставленную заброшенными фермами и хуторами. В эпоху отсутствия центральных реестров и кадастров, те, кто переехал в другие регионы, вернулись, обнаружив, что прежние ориентиры исчезли, а границы их земель скрыты деревьями и кустарником. Дороги и тропинки заросли кустарником. Возвращение земли в оборот было тяжелой и трудоемкой работой. Деревья и кустарники приходилось вырубать, а корни выкорчевывать путем тяжелой перекопки и вспашки, как правило, деревянными орудиями труда. На восстановление жизнеспособных хозяйств уходили десятилетия.
В годы, последовавшие за Турским перемирием и подавлением живодеров, основным двигателем экономического подъема стал резкий рост рождаемости, сопровождавшийся снижением детской смертности и мощным приливом внутренней миграции в более плодородные районы отгремевших боев, где опустевшая местность создавала возможности для безработных и безземельных. Это движение поощрялось крупными землевладельцами, которые отказывались от своих сеньориальных прав и снижали арендную плату, чтобы привлечь поселенцев. Новые вспышки гражданской войны и эпидемии болезней почти не повлияли на тенденцию к росту.
Мы можем проследить этот процесс в миниатюре на примере Сепо, небольшой деревни в Гатине, старые жители которой дали показания в ходе расследования, проведенного в 1494 г. кафедральным капитулом Санса. Когда-то Сепо была процветающей деревней. В начале XV века жители деревни обрабатывали земли площадью около 4.000 арпентов (около 5.000 акров или 2.000 га). Кроме того, они содержали три кузницы, в которых использовали железную руду, добываемую открытым способом. Проблемы начались во время гражданских войн, последовавших за убийством Людовика Орлеанского в 1407 г., когда за этот регион жестоко боролись арманьяки и бургиньоны. Окончательно деревня была покинута около 1427 г., когда она стала непригодной для жизни в результате оккупации Монтаржи Франсуа де Сурьеном. Англичане покинули Монтаржи в 1438 г., но на смену им пришли бродячие банды живодеров, которые оказались еще хуже. Большинство жителей бежали в лес, где питались дикими фруктами и охотились на животных, а затем бесследно исчезли. Некоторые укрылись в Жуаньи и других обнесенных стенами местах района. Через несколько лет среди домов выросли деревья, обрушился неф церкви, поля заросли кустарником и покрылись болотами. Восстановление Сепо началось в 1450 г., когда один из коренных жителей вернулся с семьей из Жуаньи, а еще две семьи приехали из других регионов Франции. Четвертая семья присоединилась к ним в 1453 году. Они расчистили около двадцати-тридцати арпанов (25–37 акров или 10–15 га). В 1454 г. в Сепо был назначен приходской священник, который жил на благотворительные средства поселенцев и ночевал в церковной башне. Некоторые из новых поселенцев отказались от тяжелой борьбы и уехали, но к 1460-м годам в Сепо насчитывалось уже двенадцать семей. Переломный момент в судьбе деревни наступил, когда владения купил Жан де Сурьен, племянник Франсуа, обосновавшийся в Бургундии. Он привлек поселенцев для осушения болот и вырубки лесов в обмен на земельные наделы. Население стало быстро расти. Лишь несколько семей были коренными жителями Сепо или его окрестностей. Большинство же были переселенцами, в основном из Бургундии и Ниверне, Лимузена, Турени, Анжу и Бретани. К концу века большая часть старых посевных площадей была восстановлена. Но на это потребовалось пятьдесят лет[1079].
1079
Dupâquier et al., 371–409. Seigneurial inducements: Bézard, 92–8, 115–30; Fourquin, 377–86; Plaisse (1961), 329–31, 337–9, 361–8; Leguai (1969), 400–9; Boutruche (1935), 22–37, 124–43. Сепо : Quantin (1866), 6–20. О Жане де Сурьен: Bossuat (1936), 360.