Вместе с Соколовым он едет на курорт.
Благодатный юг и перемена обстановки хорошо действуют на Столетова. Он быстро поправляется, но уже на курорте его настигает новая неприятность: он получает письмо от попечителя округа. Попечитель сообщает ему, что ввиду истечения тридцатилетнего срока пребывания Столетова в университете его место делается вакантным и на это место назначается переводимый из Одессы профессор Умов. Университетское начальство спешит избавиться от Столетова. Правда, в конце письма попечитель лицемерно просит Столетова не прекращать своих лекций в университете.
После возвращения с курорта Столетов писал В. А. Михельсону:
«Не писал я потому, что с самого приезда был в подавленном состоянии, вследствие того букета неприятностей, который меня ожидал в отечестве. Вместо «спасибо» за 30-летнюю службу, срок которой вышел 4 авг[уста], испытываю некую начальственную месть.
Прежде всего, оставаясь на службе в качестве заслуж. профессора (на что имею право по Уставу), я не удостоен той прибавки 1 200 р., которая дается обыкновенно в таких случаях.
Далее, на освободившуюся с выходом меня «за штат» кафедру назначен новый профессор, причем о выборе лица меня не спрашивали. Назначен Умов из Одессы, человек даровитый и приятный, к сожалению не-экспериментатор. Шиллер, который просился сюда на случай перехода моего в Академию, отклонен, как человек слишком уже на меня похожий…
В самые первые дни по приезде моем новый декан (Бугаев) сообщил мне, что Умову (который тогда еще не приезжал) желательно бы передать медицинские лекции физики, так как де без гонорарных лекций ему трудно. Я и добровольно бы это сделал, так как медицинские обязанности (особенно — экзамены) меня тяготили; но иное дело — добровольно, иное дело — под давлением. Между тем было ясно видно, что если не соглашусь, то прикажут.
Далее, было деканом закинуто слово, не поделить ли нам с Умовым заведывание Физ. институтом. На это я ответил, что делить нечего и неудобно, а передать заведывание целиком — во власти начальства, хотя я бы считал более справедливым передать Соколову, а не Умову. Прибавил к этому, что в случае передачи я лекции прекращу и оставляю Университет…
Из Академии не имею никаких сведений, но не сомневаюсь, что это дело проиграно (почему — о том ведает Аллах) и что гг. академики теперь только придумывают, как бы приличнее от меня отделаться. Прямой путь — баллотировать и накласть черных, но это имеет свои неприятности — скандал.
Вот видите, с какими приятностями я встречаю свой «юбилей»!»
Осенью 1893 года обсуждение диссертации Голицына не возобновилось.
Голицын, увидев, что реакционные силы сделали его диссертацию черным знаменем похода на великого ученого, взял ее обратно. Но «голицынская история» не окончилась. Продолжение ее не замедлило последовать, причем такое неожиданное, что ему изумились не только друзья, но даже и заклятые враги Столетова. Осенью Столетов получил письмо от академика Н. Н. Бекетова.
Вот что сообщил ему Бекетов:
«Дело об избрании Вашем в члены Академии не было допущено по воле президента до окончания, и была назначена новая комиссия, то-есть собственно прежняя, за исключением меня, так как я отказался в ней участвовать. Эта новая комиссия уже представила кандидата в адъюнкты — кн. Голицына… Я, конечно, имел несколько объяснений с самим президентом и наконец делал заявление открыто в заседании нашего отделения, но поддержки не оказалось. Повидимому, из Москвы шла агитация против Вас — всю ответственность за ход этого дела принял на себя сам президент, разрешивший его своею властью. Уведомляя Вас о столь неприятном не только для Вас, но и для меня исходе дела, мне остается только просить Вас принять от меня уверение в моем глубоком к Вам уважении».
Это письмо, как громом, поразило ученого. Тотчас же по получении его Столетов переслал письмо своему лучшему другу К. А. Тимирязеву. «Что это во сне или наяву творится?» — приписал Столетов к письму Бекетова.
«Не правда ли, это какое-то nес plus ultra дикости, какого и во сне не увидишь, — писал Столетов В. А. Михельсону 24 октября 1893 года. — Хороши академики, хороши порядки, хороша вся эта интрига, теперь обнаружившаяся во всей ее красоте! Очевидно, меня сумели очернить президенту как нечто невозможное… а почтенный ареопаг — как прикажете: сегодня все за меня, завтра все (за исключением одного из пяти) — против!»
Так грубо, так беспощадно расправилась казенная наука с передовым ученым.
Захлопнув двери перед Столетовым, Академия наук открыла их перед тогда еще только начинающим свой путь ученым. Чудовищность этого дела совершенно не меняется от того, что впоследствии Голицын сделал работы мирового значения. В 1893 году Голицын был автором всего лишь нескольких научных работ!