В. Болховитинов
СТОЛЕТОВ
ТРЕТЬЕ ИЗДАНИЕ
М., «Молодая гвардия», 1965
I. Владимирский мальчик
Житель города Владимира Григорий Михайлович Столетов записывал в календаре, какая стояла погода, свои сны, даты рождения детей. На одной из июльских страничек календаря, под толкованием снов: «Первый сон — справедливый, второй — скоро сбудется, и притом в радости, третий сон — пустой», — запись:
«1839 год, 29 числа сего месяца, в 11 часов ночи родился сын Александр».
Этот листок — первый документ для жизнеописания великого ученого.
Календарь Григория Михайловича сохранил его внук Н. П. Губский.
Осенний день 1947 года, в который я разыскал Николая Порфирьевича (это было за семь месяцев до его кончины), стал одним из счастливейших дней в моей жизни. Что может быть радостнее для биографа, чем получить новые документы о жизни своего героя и услышать рассказы о нем от человека, его знавшего!
Николай Порфирьевич сохранил поистине драгоценные документы. Дневник, который вел Саша Столетов с 9 до 11 лет, два номера школьного рукописного журнала, который он редактировал, дневник своей матери, младшей сестры Александра Григорьевича, Анны Григорьевны Столетовой.
Эти документы и рассказы Губского, слышавшего много от своей бабушки, матери, тетки о прошлом семьи Столетовых, об истории их рода, о детстве своего великого дяди, дали возможность отчетливей разглядеть мир, в котором вырастал Столетов, увидеть Столетова с самой ранней поры его жизни.
То, что мальчик очень способный, обнаружилось очень рано. Когда мать собиралась показать четырехлетнему мальчику буквы, выяснилось, что он не только их знает, но уже умеет читать и писать. Однако одними способностями не объяснить того факта, что из Саши Столетова вырос великий ученый. Чтобы способности развились, нужны соответствующие условия, соответствующая среда. Среда, конечно, не всесильна. Из семечка герани, в какую почву его ни сажай, как за ним ни ухаживай, разумеется, не вырастет растение высотой с дуб. Но в Японии показывают растущие в цветочных горшках столетние, а порой ц тысячелетние дубы, сосны, пихты ниже комнатного фикуса. Древние японские садоводы нашли способ задерживать рост деревьев, не давать им выявить таящиеся в них возможности. В страшном мире наживы, где одни люди угнетают других, нет недостатка в способах для умерщвления талантов. Никто не знает и никогда не узнает, сколько людей, которые могли бы стать Шекспирами и Пушкиными, умерли, не научившись подписываться. Сколько Лобачевских и Гауссов сошли в могилу, не узнав ни одного из четырех действий арифметики.
Со Столетовым этого не произошло. Его способности смогли расцвести. Одно это уже заставляет нас пристально всмотреться в мир, в котором рос Александр Столетов, и особенно приглядеться к его детским годам. Детство! Порядковый номер этой поры человеческой жизни отлично определяет и его значение в жизни человека. В детстве закладывается все, и ведь именно в детстве можно испортить все — загубить даже гения.
Как подсчитать впечатления, которые формируют духовный мир? Вид из окна, песни, хорошее слово — все ваяет душу.
Если бы удалось учесть и изобразить графически все силы, формирующие человека, то схема наисложнейшей кибернетической машины показалась бы настолько примитивнее получившегося чертежа, насколько примитивнее этой схемы рожицы, которые рисуют обитатели детских садов.
И как хочется хоть что-нибудь увидеть из того, что создавало человека! Надо вглядываться не только в его ближайшее окружение. Как все связано в мире! Синтез гелия из водорода, происходящий в недрах Солнца, заставляет пылать это светило. Энергия Солнца, его свет порождает жизнь на Земле. И вот появится человек — Александр Пушкин, — который напишет гимн животворному светилу, и другой человек — физик Бете, который в строгих уравнениях отобразит процесс, идущий в горниле Солнца. Сложнейшие линии взаимодействий, взаимовлияний соединяют людей. На человека влияют не только те люди, с которыми он общается, но и те, с которыми общались его знакомые, не только те книги, которые он читает, но и книги, на которых воспитывались те, кто писал прочитанные им книги. Бесконечно сложны взаимодействия, идущие в мире…
Губский рассказывал мне об истории рода Столетовых.
Столетовы не были коренными владимирцами. Правда, род Столетовых жил во Владимире с очень давних времен, но все же не с незапамятных. Семейные предания говорили, что Столетовы пришли во Владимир в XV веке. Вместе с другими новгородскими семьями Столетовы были сосланы в Сибирь, но до Сибири не дошли: им удалось задержаться во Владимире. Остались во Владимире и еще несколько новгородских семей — Свешниковы, Денисовы, Кашутины, Боровецкие. Трогательно, что и через триста лет после изгнания новгородские семьи были очень дружны между собой. В дневниках Анны и Саши встречаются упоминания, что приходил кто-нибудь из Кашутиных, Боровецких, Денисовых.
Если бы мы располагали только скупыми анкетными данными («сын купца»), то следовало бы предположить, что мало хорошего ждало Столетова в детстве. «Темное царство» — так назвал Добролюбов купеческий мир. Но второй статье о пьесе Островского «Гроза» Добролюбов дал заголовок: «Луч света в темном царстве». Столетовская семья была счастливым исключением в купеческом мире — не было в ней мещанского, торгашеского духа.
Да что там далеко ходить! Семья Григория Михайловича Столетова была исключением даже в столетовском роду. Его сестра Наталья и брат. Федор были скаредными, жадными, злыми выжигами — мещанами до мозга костей.
Совсем иным человеком был Григорий Михайлович. Представляя себе по рассказам этого сурового, неподкупного, гордого человека — сильного, высокого, думаешь, что такими были, должно быть, древние новгородские торговые гости. Купцы были воинами и путешественниками (вспомним Афанасия Никитина!) — тогда не созрел еще дух коммерции, психология лавочников.
Григорий Михайлович был небогат. Он числился купцом третьей гильдии (это значит, что у него капитал был не больше 400 рублей). Он владел небольшой лавкой и скромной мастерской по выделке кож.
Из всех детей на отца особенно походил Дмитрий, младший из братьев Столетовых. Он был таким же замкнутым и неразговорчивым. Некоторые черточки отца — сдержанность, подчеркнутую вежливость, постоянную корректность — унаследовал и Александр.
Григорий Михайлович, всегда занятый своими делами, дома был почти гостем. Умер он рано, когда Саше было восемнадцать лет.
Мать Александра Столетова, Александра Васильевна, урожденная Полежаева, происходила тоже из купеческого сословия. Была она грамотна, и даже начитанна, — для женщины, выросшей в купеческой среде, этот факт — редчайший. Александра Васильевна сама преподавала детям арифметику и русский язык.
Читаешь дневники Саши и Анны, их безыскусственные наивные фразы, и за строчками, выведенными детской рукой, встает славный, милый быт столетовской семьи. Быт мирный, ровный, патриархальный, в котором приезд гостей, окончание вышивки коврика, именины кого-нибудь из домашних — это уже заметные события, о которых нельзя не упомянуть. Хорошо жили Столетовы, дружно, любя друг друга, думая друг о друге, заботясь. В дневнике Анны, как нескончаемый припев, слова: «маменька беспокоится». Маменька все беспокоится — от Саши давно нет писем. Вася что-то заскучал. Маменька беспокоится.
Николай Порфирьевич Губский рассказывал мне, что уже в глубокой старости Александра Васильевна постоянно говорила: «Что-то там мои мальчики», хотя «мальчикам» было уже за пятьдесят.
Столетовы были люди милые, великодушные, не злопамятные. Брата Федора и сестру Наталью на порог бы не надо пускать — столько они причинили зла столетовской семье. Ведь это они в начале пятидесятых годов чуть не пустили по миру семью Григория Михайловича — затеяли против него судебную тяжбу, хотели отсудить дом и лавку. Уже был готов приговор в их пользу. Только вмешательство Дмитрия Петровича Гаврилова, доброго знакомого Григория Михайловича, спасло семью. Гаврилов был сведущ в судебных делах и помог добиться отмены приговора.